Виктория Миленко: «Биограф должен быть серьёзным и талантливым учёным, умеющим хорошо и интересно писать»
Виктория Миленко с одним из не утвержденных макетов памятника Куприну
Виктория Миленко — кандидат филологических наук, доцент кафедры «Журналистика и славянская филология» Севастопольского государственного университета является автором трех книг в знаменитой серии «ЖЗЛ», в том числе о нашем земляке — Александре Ивановиче Куприне. О тонкостях интересной и ответственной профессии биографа Виктория рассказывает специально для читателей «Пенза-онлайн».
— Когда вы решили, что стоит взяться за жизнеописание известного человека и почему?
— Это решение пришло 10 лет назад. Тогда я получила от издательства «Молодая гвардия» заказ на ЖЗЛ-вскую биографию Аркадия Аверченко, о котором у меня уже были работы и одна небольшая монография. Я выполнила заказ, поступил следующий — на книгу о Саше Черном, поэте-сатириконце, коллеге Аверченко. Когда и «Саша Черный» увидел свет, оказалось, что в этой книге помимо Аверченко (что закономерно и объяснимо) повсюду присутствует Куприн, с которым Черный дружил. В издательстве вспомнили, что последнее жизнеописание Куприна выпускали очень давно, еще в 1981 году. Мы вместе уточнили, что с тех пор ни одной новой биографии не было... Так герои по этакому «принципу матрешки» являли читателю друг друга, а у меня появилась биографическая трилогия. И каждый раз идея с выбором героя принадлежала одному из редакторов издательства Вадиму Викторовичу Эрлихману.
Это действительно трилогия: книги даже по объему почти одинаковы, и оформление у них единое, фирменное. А вот по содержанию они разные. «Куприн» написан иначе, нежели «Аркадий Аверченко» и «Саша Черный». Там нужно было изложить максимум информации, потому что о героях не было известно почти ничего; здесь же нужен был скорее захватывающий сюжет и переосмысление трактовок и мифов.
С памятником Куприну в Балаклаве
Я следила за тем, чтобы не повторять работ о Куприне, написанных до меня. В основном, они написаны в советское время. Неизбежные для тогдашнего литературоведения принципы народности и партийности, конечно, убивали живого человека. Встречу с более-менее живым Куприным смог подарить один Олег Михайлов, автор предыдущей ЖЗЛ-вской беллетризованной биографии писателя 1981 года. Но и Михайлов был не свободен, конечно. И потом не было еще того материала, что есть теперь. К примеру, эмигрантского наследия Куприна, которое сейчас в значительной степени переиздано. В том числе стараниями вашего, пензенского куприноведа Татьяны Александровны Каймановой. Полагаю, что она — и есть самый авторитетный куприновед сегодня. Я читала ее «Купринскую энциклопедию» — это подвиг исследователя!
Обычно я посещаю места, где прошло детство героя. С Аверченко мне повезло — я сама родилась и живу в Севастополе; а вот в Одессу и Житомир, где прошли детство и юность Саши Черного, конечно, ездила и прошла всеми его маршрутами и адресами. Детство — это не просто важно, это ключ к пониманию характера.
— Писатели, о которых вы пишете, — это ваши любимые литераторы?
— О любви я могу говорить только в связи с Аркадием Аверченко. Да, это с юности один из моих любимых писателей, к тому же он мой земляк, севастополец. Моя ЖЗЛ-вская книга о нем — первая отечественная биография в принципе. О нем почти ничего не было известно, а теперь я горжусь тем, что сумела детально воссоздать многие эпизоды его биографии, да еще и опубликовать огромное его наследие, скрытое от нас свыше 90 лет.
Биография Саши Черного — тоже первая в мире. С моей стороны поначалу не было никакой к нему симпатии, работа шла вяло, пока в какой-то момент вдруг не нашлись точки соприкосновения. У нас общие нелюбовь к публичности и фамильярности, самоирония и усталость от общения, любовь к собакам и морю. И в результате, как утверждают мои читатели, любовью автора к герою в этой книге просто залито всё.
— Вы взялись сразу за крупную форму или были в вашей библиографии очерки, небольшие рассказы, наброски?
— Куприным я занималась и раньше; в 2011 году писала его биографию для киевского журнала «Личности». Потом мне в университете предложили читать курс «Литературное краеведение», для которого я написала учебник «Севастополь в судьбе и творчестве писателей Серебряного века». Там была глава о Куприне. Уже тогда пришлось проработать огромную литературу о писателе и уже тогда «Молодая гвардия» заинтересовалась этим материалом. Но тогда он показался сугубо местным, локальным, крымским. Теперь же, после нашего возвращения в Россию, этот материал оказался востребованным. Мы сочли, что нужно напомнить российскому читателю о том, какую роль сыграл Крым в истории нашей литературы. И мы напомнили: в биографии «Куприн: Возмутитель спокойствия» много Крыма, а заканчивается она виртуальным возвращением писателя в Балаклаву. Так мы — нынешние крымчане — поблагодарили Александра Ивановича и за «Листригонов» и за «Белого пуделя» и за другие произведения о нашем крае. Теперь, на основе книги, у меня возник целый авторский проект «Встречайте: Куприн!», цель которого — популяризация творчества писателя в Севастополе и Крыму. В нем принимают участие мои студенты, школьные учителя, журналисты, экскурсоводы.
— Какое время своей жизни посвящаете вопросам уточнений, поисков, обдумыванию накопленного материала, как долго пишется книга?
— Обычно автору дается на подготовку рукописи 1 год. С «Куприным» работа затянулась по форс-мажорным обстоятельствам: я доделывала его в условиях «блэкаута». Как раз на середине рукописи, когда я описывала революционные годы в судьбе героя, у нас пропал свет. В этом, впрочем, были свои плюсы: многие бытовые лишения, которые пришлось пережить Куприну, в тот момент переживала я сама. Это сближает и позволяет вернее судить о жизненных коллизиях.
Авторский знак проекта работы художника Василия Вознюка
— Насколько писателю-биографу приходится сживаться со своим героем, на каком этапе исследований и анализа собранных фактов вы чувствуете, что – да, вы уловили образ мыслей, поняли характер этого человека, его поступки, либо для вас ваши герои даже после того, как книга закончена, остаются в какой-то мере загадками?
— Конечно, остаются загадками! Разве могу я — женщина — до конца понять мужчину, да еще и жившего сто лет назад? Я могу только приблизиться на почтительное расстояние. Мы ведь даже не имеем точного представления о том, как эти люди выглядели. Куприна, к счастью, хоть на кинохронике можно увидеть, хотя его облик в 1937 году, в момент возвращения из эмиграции в Москву, уже мало о чем говорит. И тем не менее говорит. Есть мимика, жесты, походка, осанка, ведь фотографии этого не передают. Я, кстати, в процессе работы сортирую по отдельным папкам все фотографии героя и людей из его окружения по годам, потом внимательно их изучаю. Любая деталь может дать толчок к пониманию характера: как держит папиросу, чем украсил петлицу пиджака, какая обувь… И постепенно люди со снимков становятся живыми. Фотография может и миф развенчать. Например, Куприн всегда утверждал, что у него орлиное зрение. Однако есть его юношеский малоизвестный портрет, где он в очках.
Я пересмотрела все фильмы, где актеры создавали образ Куприна. В моей книге есть обзор этих ролей: Григорий Гай, Армен Джигарханян, Михаил Пореченков. Все — разные, и каждый по-своему увидел характер писателя.
У биографов есть неписаный закон: своего героя нужно любить. Иначе ничего не выйдет. Но далеко не всегда эта любовь взаимна. У меня, например, взаимность вышла только с Аверченко: он совершенно ощутимо, прямо физически, помогал и продолжает помогать мне в работе над его биографией. Саша Черный капризничал, а Куприн, как мне кажется, прямо сопротивлялся. Сначала у меня сгорел компьютер, вся рукопись исчезла; только восстановила ее — обрушился «блэкаут»… Александр Иванович ненавидел, когда вторгались в его личную жизнь, был очень скрытным, многие факты своей биографии, приукрасив, совершенно исказил. А я в какой-то момент вдруг поняла, что он был за человек. И мне стало не по себе, потому что это не мое дело. В книге я, разумеется, этим открытием не делюсь.
А вообще вот этот момент сживания с героем – самый интересный и мистический. С одной стороны, ты влюбляешься в тех, кого любил он, и ненавидишь тех, кто его обижал. С другой стороны, ты ведь уже знаешь, чем всё кончится, а он еще не знает. Так и хочется вмешаться в сюжет его жизни, где-то что-то переписать, крикнуть ему: остановись, не делай этого, плохо кончится! Да что там говорить: ты даже знаешь, когда, от чего и как он умрет… Это самый тяжелый момент — хоронить своего героя. От тебя просто кусок души отпадает. Я сцену смерти Саши Черного не могла написать целую неделю.
— Биограф — это в большей мере человек владеющий слогом и умеющий хорошо писать или все-таки ученый?
— Сочетание глубокой научности с популярной подачей материала — это идеальный вариант для биографии, на мой взгляд. Но так писать умеют немногие. Ученый всегда в плену стандартов написания научной работы, а они далеки как минимум от сюжетности. Писатель или журналист напишут живо, интересно, цветистым слогом, но, как правило, они не имеют навыка работы с источниками: архивными и другими материалами. Здесь нужны усидчивость и скрупулезность колоссальные. Вряд ли они смогут подняться и до глобального научного осмысления, ибо этот навык приходит только в процессе научной работы. Словом, в идеале биограф должен быть серьёзным и талантливым учёным, умеющим хорошо и интересно писать.
Если вдруг какой-то временной отрезок в жизни ваших героев «выпадает» — нет ни документов, ни свидетельств, как вы поступаете? Вообще, велик ли соблазн что-то додумать, дополнить от себя?
В таких случаях я прямо говорю, что данных нет. Однако обычно предлагаю читателю несколько версий развития событий исходя из закономерностей биографии героя. Предлагаю вместе со мной поразмышлять и погадать, что могло бы быть. А соблазн додумать, конечно, есть. Но нужно бить себя по рукам.
Художник Василий Вознюк
— Кто будет следующим (если будет), непременно ли это будет писатель или поэт?
— Следующим будет один знаменитый художник-сатириконец из окружения Аверченко. Я работаю над его биографией, но выйдет она не в «ЖЗЛ», это совершенно другой проект.
— Какие мнения по поводу своих книг считаете важными, как реагируете на критику, вообще возможно ли такое, чтобы чья-то написанная биография устроила абсолютно всех?
— Угодить всем невозможно. У каждого поклонника писателя есть право на собственное видение его творчества и личности. Писатель принадлежит всем. Что же касается коллег-литературоведов, то любая дискуссия с ними всегда желательна. Хуже всего равнодушие. Никаких отрицательных отзывов на свои книги, к счастью, я до сих пор не получила. Приятно, что «Куприн», к примеру, сразу после выхода был признан «Литературной газетой» книгой недели в России. А самое дорогое — это отзывы читателей. Например, один из них признался, что читал «Куприна», лежа в больнице, по ночам, когда от боли не мог спать. И не замечал, как наступало утро. Вот это высшая награда.
— Читаете ли биографии других авторов (на досуге или для работы), какие ваши любимые авторы?
— Я преподаю в университете историю русской литературы, поэтому и для работы читаю. Из относительно новых ЖЗЛ-вских книг запомнились «Алексей Толстой» и «Михаил Булгаков» Алексея Варламова, «Леонид Андреев» Натальи Скороход, «Высоцкий» Владимира Новикова, «Грибоедов» Екатерины Цимбаевой. Сейчас с интересом приступаю к монографии Льва Данилкина «Ленин».
Источник фото: из архива Виктории Миленко