Памятник под прикрытием: как в Пензе появился «Первопоселенец»
Два начала
Идея создания «Первопоселенца» принадлежала Георгу Мясникову, второму секретарю пензенского обкома партии. Композиция родилась из эскиза скульптурной группы «Вольга и Микула», который Мясникову в 1977 году показал некий архитектор из Ленинграда. Георг Васильевич задумку оценил, но внес предложение: убрать сказочного Вольгу, а Микулу, изображенного с копьем и сохой, превратить в памятник первопоселенцам Пензы. Тогда же родилась идея насчет места. Монумент решено было поставить на горе у кафе «Засека».
На следующий день второй секретарь позвонил автору эскиза ленинградскому же скульптору Валентину Козенюку и обсудил с ним детали проекта. Работа закипела. Спустя два года Козенюк лично приехал в Пензу и представил Мясникову готовый проект. К изначальной композиции добавился конь (ни до, ни после «Первопоселенца» конных памятников в Пензе, кстати, не было), а копье и соха превратились в символ двух начал: военного и мирного, земледельческого.
По соображениям секретности
Но проект — это только половина дела. Масштабную скульптуру нужно было еще изготовить. По счастью, вопрос об исполнителе решился быстро. К тому моменту Мясников уже давно и прочно сотрудничал с мастерами пензенского завода «Тяжпромарматура». Там отливали «беглый» памятник Денису Давыдову, там делали купол для Дворца пионеров, собирали звезду для Вечного огня у памятника Воинской и трудовой славы, отливали барельеф на памятном камне Емельяна Пугачева. Там же, кстати, спустя год после установки «Первопоселенца» сконструировали наклонную стелу для самолета СУ-9 на Проспекте Победы.
.jpg "Владимир Кадников")
Владимир Кадников
— Первое совещание по поводу памятника прошло за закрытыми дверьми, — вспоминает Владимир Кадников, занимавший в то время должность секретаря заводского парткома. — Только Мясников и директор, Феодосий Дубинчук. Обсудили, наметили план работы, раздали указания специалистам. А меня попросили особо об этом не распространяться.
Гипсовую форму для скульптуры готовили на сталелитейном заводе, в одном из пустующих цехов. Причин для такой строгой секретности было несколько. Во-первых, в то время подобные сюжеты, да еще и в монументальной скульптуре, не приветствовались. Памятники ставили все больше солдатам, ударникам труда и партийным работникам. Даже сам Мясников в своих дневниках оставил такую строчку: «Могут прихватить с этим памятником — русофильство».
— Ну а второй причиной была бронза, — продолжает Владимир Александрович. — По всем расчетам выходило, что на «Первопоселенца» ее потребуется не меньше семнадцати тонн. Излишки металла у завода, конечно, были, но проходили они через мобилизационный отдел. Так что повод для беспокойства имелся и очень весомый.
Это же отмечал и сам Мясников. В 1980 году он написал в дневнике: «Семнадцать тонн бронзы! Убьют [меня за нее]».
Последний этап
Но обошлось. В том же восьмидесятом году гипсовую форму, состоящую из 32 частей, перевезли на головной завод в литейный цех. Там неоконченной в целях сохранения тайны скульптуре тоже отвели пустующее помещение. А пока специалисты завода работали над монументом, Мясников пытался решить, где его лучше поставить. Изначальный вариант с горой возле кафе «Засека» второму секретарю разонравился.
«Такую фигуру жалко ставить у «Засеки», куда она предназначалась», — записал он после визита на завод. — «Там почти все решено, а фигура станет придатком кафе, его оформлением. А тут потрясающая символика, самодовлеющее звучание».
После долгих раздумий решено было поставить монумент там, где он стоит по сей день: на смотровой площадке возле бывшего дома почтмейстера. Тогда же родилась идея организовать в центре города своего рода островок старой Пензы — разместить напротив «Первопоселенца» земляной вал и фрагмент крепостной стены с настоящей звонницей и пушкой. В планах осторожно отмечалась еще одна идея: когда-нибудь в будущем подвести к монументу лестницу с Советской площади.
Между тем на заводе кипела работа.
— Памятник делали так, — вспоминал многим позже один из формовщиков завода, Николай Пышкин. — Отливали по частям, по гипсовым формам – он же огромный! Одно копье чего стоит — высоченное.
Некоторые части сразу правильно отлить не удавалось. Особенно много мороки оказалось с конской упряжью. Одну деталь, ремешок на груди лошади, литейщики переделывали несколько раз, пока не добились нужного результата.
Но несмотря на все перипетии, работу над монументом закончили точно в срок. В ночь к заводу пригнали тягачи, погрузили на них скульптуру и по перекрытой специально для этого дела улице Московской потихоньку отвезли на место. Открывать решили без речей, без торжеств, под видом семинара по благоустройству старой части города. Все еще сильно было опасение, что бюро (так Мясников называл в дневниках политбюро ЦК КПСС) не оставит такое большое самоуправство безнаказанным. А чтобы у бюро не осталось сомнений, накануне установки памятника на улицах Замойского и Набережной реки мойки — к ним выходит смотровая площадка с монументом — организовали большую уборку.
Приметы времени
Седьмого сентября накануне 600-летнего юбилея Куликовской битвы Мясников еще раз заехал к «Первопоселенцу». Отмечал потом с грустью: «Все почти готово к открытию. Завтра! Жалко, что так приходится все делать и по-воровски отмечать 600-летие Куликовской битвы. Святое русское стало не гордостью, а чем-то нудным, никому не нужным. Не за историю, а за себя болеют».
Но несмотря на все старания, сделать «скромно» не получилось. Открытие «Первопоселенца» стало для города праздником. Люди шли к монументу сплошным потоком, а он стоял на фоне леса, синего сентябрьского неба. Могучий, огромный, скрепивший, как замковый камень скрепляет свод, прошлое с настоящим.
Все, конечно, сложилось так, как хотел Мясников. О памятнике вскоре написали газеты, в «Пензенской правде» вышла краеведческая заметка, объяснившая смысл памятника и его символику. И только о заводчанах, без которых ничего бы этого не было, долго время никто не говорил и не писал. С тех пор минуло без малого тридцать семь лет.
— Я порой прохожу мимо памятника, — признается в завершении беседы Владимир Александрович. — Останавливаюсь, смотрю. И, знаете, грустно становится. Вспоминаю ушедшее время. Но хорошо, что напоминание о нем никогда не исчезнет».
Источник фото: фото автора