Свидание с авторской песней. «На веки вечные мы все теперь в обнимку»
Любое дело, любая программа на радио или телевидении держится на определённых идеях, принципах, именах. Стоит ли говорить, что передача «Свидание с авторской песней» все двадцать с лишним лет опиралась на классику жанра. И на классиков, первым среди которых был, конечно же, мой любимый Булат Окуджава. Думаю, стоит рассказать об этой моей любви особо.
Вспомните, как начинается известный фильм «Москва слезам не верит». Появляется титр: Москва,1958 год. Из окон дома, мимо которого идет героиня, доносится музыка. Звучит и песня Окуджавы «Дежурный по апрелю». Но эти стихи были написаны только в начале шестидесятых! Ошибка? Ошибка, но не страшная, а главное, легко объяснимая. Всем нам (как и авторам фильма) кажется, что песни Булата Окуджавы были всегда. Что они появились в конце пятидесятых, и все сразу! Так велико их влияние на нашу жизнь, на нашу культуру!
Я влюбился в поэзию Окуджавы уже в семидесятые. А в 1983 году, когда в ДК «Заря» создавал клуб авторской песни «Менестрель», твердо решил, что именно песни Булата Окуджавы помогут собрать нужных мне людей, объединить их вокруг идеи клуба авторской песни. Думал я так еще и потому, что написал некое подобие пьесы под названием «Разговор с Булатом Окуджавой», которая должна была стать нашей первой общей работой. Жанр литературного театра не требовал ничего, кроме самих песен и певцов, их исполняющих, и это меня вполне устраивало. Трудности возникли в другом аспекте. До перестройки было еще далеко, и некоторые факты биографии поэта и мне, и широкой публике были плохо известны. Например, как именно был репрессирован отец Булата Шалвовича? Почему будущему поэту не разрешили учиться в Москве?
А рассказать об этом хотелось, так как именно эти обстоятельства объясняли отношение поэта к личности Сталина и появление нескольких острых песен, что впоследствии было для творчества Окуджавы не характерно. Рассказ мой строился на многочисленных интервью поэта, которые я собирал по всей стране, разъезжая по фестивалям самодеятельной песни. Как правило, это были фразы, размышления, пояснения, которые поэт делал между песнями на концертах. Всю эту информацию хранили магнитофонные пленки.
Кое-что, но гораздо меньше, давали публикации в прессе, потому как цензура тогда не дремала. Одним словом, я мечтал о встрече с самим Булатом Окуджавой. Только она могла расставить все точки над «и». К счастью, друзья разузнали телефон его московской квартиры. Звонок, а потом и мое письмо помогли сначала наладить связь с женой и литературным секретарем поэта Ольгой Арцимович. Это ей посвятил поэт свою знаменитую «Молитву».
Пока земля ещё вертится,
Пока ещё ярок свет,
Господи, дай же Ты каждому
Чего у него нет:
Умному дай голову,
Трусливому дай коня,
Дай счастливому денег
И не забудь про меня.
Пока земля ещё вертится
Господи, Твоя власть -
Дай рвущемуся к власти,
Навластвоваться всласть.
Дай передышку щедрому
Хоть до исхода дня.
Каину дай раскаянье
И не забудь про меня.
Я знаю, Ты всё умеешь,
Я верую в мудрость Твою,
Как верит солдат убитый,
Что он проживает в раю;
Как верит каждое ухо
Тихим речам Твоим.
Как веруем и мы сами,
Не ведая, что творим.
Господи, мой Боже,
Зеленоглазый мой,
Пока земля ещё вертится,
И это ей странно самой,
Пока ещё хватает
Времени и огня -
Дай же Ты всем понемногу
И не забудь про меня.
Но вернемся к истории нашего знакомства. В 1984 я получил долгожданное приглашение: «Приезжайте!» И, пожалуй, самые дорогие строки того письма: «Булат Шалвович Вам передает поклон и благодарность за внимание к его работе». Однако участниками нашей первой встречи стали лишь жена и сын поэта. Булат Шалвович должен был появиться ближе к вечеру, но я-то в Москве был проездом и опаздывал на поезд.
Впрочем, жалеть о двух часах того интереснейшего разговора не приходится. Как журналист я прекрасно понимал, что некоторые вопросы как раз удобнее задавать родственникам своего героя. Кажется, вся жизнь Окуджавы открылась мне в эти мгновенно пролетевшие часы. Именно поэтому во время нашей личной встречи, которая все-таки состоялась 11 января 1986 года, мы говорили больше о песне, судьбе и предназначении поэта и поэзии.
Вот она, овеществленная память, — виниловая пластинка фирмы «Мелодия» ценой в два рубля пятьдесят копеек. Бесценная для меня пластинка, потому что ее обложка хранит почерк обожаемого мной поэта: «Борису Шигину сердечно. Б. Окуджава. 11.01.86 г.»
Мы будем счастливы (благодаренье снимку!)
Пусть жизнь короткая проносится и тает.
На веки вечные мы все теперь в обнимку
На фоне Пушкина! И птичка вылетает.
Дверь квартиры дома в Безбожном переулке, где тогда жил Окуджава, открыл сам хозяин. Признаться, я очень опасался того, что это сделает жена поэта, потому что при первом визите совершил непростительную ошибку, впрочем, всего лишь (невелик грех), выдающую во мне провинциала. После того, как хозяйка представилась Ольгой, я (желая казаться как можно более вежливым) с интонацией, требующей продолжения, сказал еще раз — Ольга... Продолжением, по моему разумению, должно было прозвучать её отчество.
Однако Ольга уже несколько жёстче, но, слегка улыбнувшись, повторила: «Ольга». Боже мой! У этой женщины не может быть отчества, ибо любое отчество делает женщину старше. Это открытие я сделал секундой позже! Но все-таки секундой позже, и это воспоминание бросало меня в краску всякий раз, когда я вспоминал о визите в Безбожный переулок.
Я выселен с Арбата — арбатский эмигрант.
В Безбожном переулке хиреет мой талант...
Булат Шалвович оказался выше, чем мне представлялось. Худой, лысеющий «грузин московского разлива» — так он сам себя называл в шутку, садясь в кресло, как бы складывался и оттого казался совсем маленьким. Но теперь, высокий и стройный, он стоял в дверях своей квартиры и как старому знакомому без церемоний предлагал мне несколько минут подождать в холле, все четыре стены которого были заставлены книжными стеллажами. Это была библиотека. Здесь, поджидая ухода американских издателей, с которыми занимался поэт (напомню, шел 1986 год, Перестройка), я в очередной раз задумался о том, почему к песням этого человека тянется весь мир? Ведь песни его уже пели Польша, Франция, Италия. Они уже перелетели через океан, и ушлые американцы уже успели ранним летним утром вывести Окуджаву на Арбат, где он раньше жил, усадить на венский стул (спинкой вперед) и сфотографировать для обложки сборника песен. Почему?
Ответ на этот вопрос, мне кажется, надо искать в парадоксальном высказывании поэта. Вернее, в его позиции, творческом кредо. Дело в том, что на первое место в авторской песне, в поэтической песне Булат Окуджава ставил отнюдь не поэзию! А что? Авторскую интонацию! Разговор самой души поэта! То необъяснимое чувство, которое возникает, когда вы слушаете песню. Именно это чувство, как невидимая нить, в эти минуты связывает поэта и слушателя. Не уверен, что смогу объяснить, что такое авторская интонация, как и не смогу (впрочем, вслед за миллионами пытающихся) дать определение человеческой души.
Тайна! Таинство! Вот что сопровождает стихи Окуджавы. Простые слова, незатейливые рифмы, обычный размер стихотворных строк! Никаких новаций и открытий в сфере архитектоники стиха. Но стоит услышать высокий и негромкий голос поэта: «Виноградную косточку в тёплую землю зарою...», и ты понимаешь, что это произведение искусства. Это шедевр!
Что происходит с нами,
Когда мы смотрим сны?
Художник Пиросмани
Выходит из стены...
Какие простые слова, интонации. Какое «обыкновенное» построение строфы, стиха. Кажется — никакой тайны! И всё-таки, причина чудотворного воздействия на слушателя есть: пожалуй, Окуджава был первым, кто так просто заговорил со своим слушателем. Просто! Поэт (советский поэт) стал для нас не пророком, не мессией, не глашатаем. Он стал нашим собеседником! А что в России ценится дороже задушевного разговора? Ничего! Безусловно, это одно из открытий Окуджавы. Но прежде он должен был стать рассказчиком. О чём в те годы писали поэты? О великих стройках, о покорении целины, о полётах человека в космос. Ни о чём таком Окуджава рассказывать и не помышлял. Он запел... о себе! Запел с грустью и иронией. И задел такие струны в душах людей, интеллигенции, прежде всего, что она не могла не ответить давно созревшей любовью к подобному искусству!
Безусловно, это совпало с потребностью человека размышлять о себе. Великая «оттепель» шестидесятых годов XX века «разморозила» желание людей разобраться в собственных мыслях и настроениях. Вот этот дух самопознания человека и создавали песни Окуджавы. Безусловно, и проза Окуджавы оказалась под стать поэзии. И в ней он оказался, прежде всего, собеседником. «Будь здоров, школяр», «Глоток свободы», «Свидание с Бонапартом», «Путешествие дилетантов» — всё это романы, где Окуджава — изумительный рассказчик! И продолжатель традиций Гоголя, Пушкина, Чехова, с горечью, сочувствием и иронией рассказывающих нам о жизни маленького человека. Его коллеги по перу воспевали Человека, держащего на ладонях солнце, а он пел о «московском муравье».
И тени их качались на пороге,
Безмолвный разговор они вели.
Красивые и мудрые, как боги,
и грустные, как жители земли.
Вполне естественно, что одиннадцатого января в кабинете Окуджавы, где состоялась наша встреча, ещё стояла ёлка. Но в этом кабинете, конечно же, не она оказалась в центре внимания. Шпага времен декабристов, бюст Наполеона, картины известных художников и портреты любимых поэтов — вот что изумляло и радовало глаз. Борис Пастернак, Белла Ахмадулина, Владимир Высоцкий... Они тоже жили здесь. Именно жили, это чувствовалось. В углу за письменным столом — зачехленная гитара. Во всяком случае, так мне показалось.
Окуджава, поймав мой взгляд, удивил признанием: «А мелодии для стихов я подбираю, сидя за пианино. Нажимаю одним пальцем клавиши и ищу нужный мотив». Тема музыкального сопровождения особенно увлекала его. Именно сопровождения, потому что классик был уверен в том, что не пишет музыку, а исполняет свои стихи под гитару! Уже в разговоре выяснилось его довольно негативное отношение к многочисленным в то время фестивалям: «у большинства гитара заслоняет поэзию». Позже, послушав несколько моих песен, он произнесет гениальную фразу: «Боря, вы очень хорошо играете на гитаре, но это вам не мешает!» Слава богу – не мешает!
А пока, проводив американских издателей, он вставляет в магнитофон импортную кассету, и мы слушаем, как хор без музыкального сопровождения, красиво и сильно поёт на русском языке «Ах, война, что ты, подлая, сделала». На глазах его появляются слёзы. Ведь это так здорово записано... «там»! А здесь пока вышла пара скромных пластинок. Новое время, перестройка, к счастью, быстро это поправит. Но мы говорим о пятидесятых. О том времени, когда молодой учитель словесности Булат Окуджава приехал в Москву из Калуги, где учительствовал и работал в районной газете. Приехал с книжкой стихов, которой поначалу очень гордился. До тех пор, пока не познакомился с участниками литературного объединения «Магистраль».
Это знакомство Булат Шалвович сравнивал с холодным душем. Оказалось, что поэты, не имевшие книжек, могут быть настоящими поэтами. А он, уже издавший «свои труды»... Поэту нужен холодный душ! В этом Окуджава был уверен. А вот с книжками спешить не надо! Этот урок успокаивал и давал мне силы на протяжении многих лет, так как первую свою книжку я выпустил, когда мне было уже под сорок. А тогда, в 1986, Окуджава спросил: «Боря, сколько вам лет? Тридцать три? В этом возрасте я написал первые свои песни». Написал и стал Богом! Иначе было уже нельзя!
Арбатского романса старинное шитьё,
К прогулкам в одиночестве пристрастье.
Из чашки запотевшей счастливое питьё,
И женщины рассеянное "здрасте".
Не мучьтесь понапрасну, она ко мне добра,
Легко и грустно: век почти - что прожит.
Поверьте, эта дама - из моего ребра,
И без меня она уже не может.
Любовь такая штука - в ней так легко пропасть.
Зарыться, закружиться, затеряться.
Нам всем знакома эта губительная страсть,
Поэтому не стоит повторяться.
Бывали дни такие, гулял я молодой,
Глаза глядели в небо голубое,
Ещё был не разменян мой первый золотой,
Пылали розы, гордые собою.
Ещё моя походка мне не была смешна,
Ещё подмётки не пооторвались.
Из каждого окошка, где музыка слышна,
Какие мне удачи открывались.
Не мучьтесь понапрасну, всему своя пора -
Траву взрастите, к осени сомнётся.
Мы начали прогулку с арбатского двора,
К нему-то все, как видно, и вернётся.
Мы говорили уже полтора часа, блокнот мой заполняли любопытные и важные факты биографии поэта. Всплыл и неожиданный тогда для меня, но более лишающий надежной опоры: в 1960 году Окуджава в составе писательской делегации был в Пензе и Тарханах. Я даже знал людей, с которыми он гулял по вечерней Пензе. Значит, главная пензенская «приманка» не сработает. А так хотелось привезти Булата Шалвовича в Пензу с концертом, как привез я со своими друзьями в наш город Дольского и Клячкина, Берковского и Долину, Сергеева и Ланцберга, Качана и Городницкого.
Узнав, что я — руководитель клуба авторской песни, Окуджава несколько погрустнел. Функционеров он недолюбливал. Финал свидания грозил свести на нет тепло нашей встречи. Ничего не оставалось делать, и я заявил о себе как об авторе песен. «Пишете музыку на стихи известных поэтов?» За долгие годы пребывания на поэтическом Олимпе Окуджава устал слушать «соискателей» на звание поэтов и устал разочаровываться. Он не скрывал этого. «Нет, — ответил я, еле пряча обиду. — Пишу стихи и исполняю их под гитару». Мэтр оживился, но тут же получил удар посильнее — это я (сбудется ли ещё когда-нибудь мечта?) уже предложил ему послушать пару своих песен. Гитара резво выпорхнула из чехла. Окуджава, напротив, медленно закрыл глаза, так же медленно, с восточной ленцой положил руки на голову, вытянул длинные ноги (мы сидели в креслах друг против друга) и, приготовившись умереть от скуки, разрешил мне спеть.
Я запел песню о Парках — трёх богинях судьбы, которые тянут нить человеческой жизни. В небольшой песенке этой три куплета, и, к великому изумлению для меня, каждый из них сопровождался движениями тела и души поэта, за которыми я пристально наблюдал. Сначала Окуджава открыл глаза, потом слегка вытянул вперед шею, поджал ноги, приняв позу заинтересованного человека, и, наконец, когда я закончил петь, покачал головой: «Боря, а почему вы меня обманули и сказали, что вы из КСП (клуб самодеятельной песни)? Ведь это настоящая поэзия! Ну-ка, спойте что-нибудь еще!» Я спел песню «Моим друзьям», которая мэтру очень понравилась, и понял, что отношение ко мне изменилось: «вот теперь я о вас кое-что знаю».
Теперь я пел смело, Окуджава с интересом слушал, останавливал, делал замечания, хвалил, критиковал... Стоит ли говорить, как добрые слова живого классика, любимого поэта, великого барда помогли мне поверить в свои силы? Ведь в Пензе «маститые писатели» не раз советовали отложить гитару в сторону. Как будто музыка может помешать поэзии!?
Ах, ничего, что всегда, как известно,
Наша судьба — то гульба, то пальба.
Не расставайтесь с надеждой, маэстро,
не убирайте ладони со лба.
Гитаристом не раз называли и Окуджаву! Лучше сказать — обзывали! Именно такой ярлык прилепил ему главный редактор «Литературной газеты» Чаковский. Окуджава вспоминал это с горечью. После разговора в высоком кабинете Чаковский пояснил, что его критикуют за то, что отделом поэзии в солидной газете «заведует гитарист». Окуджава развернулся, вышел из кабинета и из газеты ушел. Навсегда. Он ушёл к нам, своим читателям и почитателям. Остался с нами один на один. И мы не жалеем об этом. Холодный душ закаляет!
Расплата за ошибки — она ведь тоже труд...
Хватило бы улыбки, когда под рёбра бьют.
Рассказываю об этом и прошу не заподозрить рассказчика в тщеславии, ибо никаких параллелей быть не может. Просто хочется напомнить о том, как важно для творческого человека внимание, моральная поддержка. Окуджава это понимал. Между тем, на вопрос, есть ли у вас ученики, Окуджава всегда отвечал однозначно: «нет!» И был, по-моему, не прав! Да, он никого не учил писать. Но все мы учились у него! Ведь учитель — не тот, кто учит, а тот, у кого учатся! Окуджава — Учитель! Мой учитель. Многих других поэтов, которые хотят разгадать тайну его авторской интонации. Впрочем, нет, не разгадать. Не то слово. Преклонить голову перед поэтом, который сделал это открытие. Ведь есть, есть на свете что-то более высокое, чем слово и музыка! То, что всегда на первом месте. Авторская интонация! Интонация личности! Душа! Бог!
9 мая 2020 года Булату Шалвовичу Окуджаве исполнилось бы 96 лет! Исполняется 96 лет, потому что поэзия, песни его с нами. Конечно, исполняется! И ошиблись, и не ошиблись авторы фильма «Москва слезам не верит», потому что люди моего поколения ни дня не жили без песен Булата Окуджавы! Без света его поэзии! Без света его души!
C G7 Am
На фоне Пушкина снимается семейство.
Dm G7 C
Фотограф щёлкает и птичка вылетает.
Dm G7 C
Фотограф щёлкает, но вот что интересно -
Dm G7 C
На фоне Пушкина, и птичка вылетает.
Dm E7 Am G7
На фоне Пушкина, и птичка вылетает.
Все счёты кончены, благодаренье снимку,
Пусть жизнь короткая проносится и тает.
На веки вечные мы все теперь в обнимку.
На фоне Пушкина, и птичка вылетает.
На фоне Пушкина снимается семейство.
Как обаятельны, для тех, кто понимает,
Все наши глупости, и мелкие злодейства,
На фоне Пушкина, и птичка вылетает.