«Свидание с авторской песней».  «А нам грустить не хочется…»
Борис Шигин
Борис Шигин

Это строчка из любимой песни Евгения Клячкина. И я точно помню то время, когда впервые познакомился с песнями этого замечательного ленинградского автора. Дело было так. В один из жарких  летних дней 1978 года, когда окна квартир и балконы нараспашку, в ещё не проснувшемся утреннем дворе раздался глухой рокот подкативших «Жигулей», и напротив, звонкий голос моего приятеля Володи Ваваева.

Да, это было время, когда двери закрывали на замок только на ночь, а выйти во двор приглашали знакомым свистом или призывным криком. Компания друзей звала прокатиться до Сурского моря – там, мол, сегодня туристы собираются песни петь. Знали, чем меня зацепить. Палатки, костры, песни  под гитару – что может быть лучше этого в выходной день? Поехали!

На небольшой поляне в районе плотины Сурского водохранилища, действительно, собралось довольно много туристов. Проводились соревнования. А позже, когда уже кипела вода в котелках и палаточный лагерь покрывал дымок, аппетитно пахнувший поджаренным шашлыком, от одной палатки к другой, от костра к костру стала бойко продвигаться девушка с блокнотом и ручкой. Она задавала всем три вопроса: кто играет на гитаре, поёт песни и, может быть, пишет свои? Указательные пальцы ребят из нашей компании (рты уже были заняты другой работой) дружно показали на меня.

Деваться было некуда – надо было готовиться к вечернему конкурсному концерту. Тем более, девушка с блокнотом, в котором уже было несколько фамилий, торжественно тыча ручкой в небо, громко объявила, что победители обязательно получат ценные призы и подарки!

Вечером всех пригласили в «зал без микрофона». Вокруг большого костра собрались зрители и слушатели, здесь же сидели и конкурсанты – исполнители и авторы песен под гитару. Выходить надо было туда, где несколько человек держали микрофоны от портативных магнитофонов. Один из тех, кто держал микрофон, был с областного радио. Я пел три песни: лирическую «Песню о доме», юмористическую «Ошибся, видно, Гераклит» и философскую (так мне хотелось думать) «Дом на песке»… Такой авторский набор просто покорил жюри… Одним словом, именно ваш собеседник стал первым лауреатом Первого пензенского фестиваля самодеятельной песни в номинации «Автор стихов и музыки».

А лучшим исполнителем жюри, в котором были известные пензенские туристы и журналисты, назвало Вячеслава Щербакова. Потом в жизни моей было много фестивалей и дипломов лауреата: Москва, Харьков, Калинин, Новокуйбышевск , закрытый Грушинский в начале 80-х…  А вот приз самый дорогой был всё-таки вручён в Пензе, в 1978 году. Вернее, их было даже два: фотография Юрия Визбора (даже без рамочки) и катушка с электромагнитной лентой — песнями Евгения Клячкина!

У этого песенного альбома — так бы мы сказали сейчас — было название: «История моей песни». Как позже мне рассказывал сам Евгений Исаакович, он записывал его на своей кухне. На одной табуретке сидел автор с гитарой, на другой стоял катушечный магнитофон.  Всякий раз Клячкин сначала щёлкал ручкой «вкл», потом говорил текст с пояснениями, затем исполнял песню. Например: «первую свою песню на стихи Кузьминского «Туман» я написал в 1961 году». Так говорил Клячкин и пел песню. Затем — щелчок магнитофонной клавиши «выкл».

Эти щелчки на фонограмме было реально слышно, и от этого почему-то мороз шёл по коже. На самом деле, конечно, от самих песен Евгения Клячкина — умных, трогательных, ироничных, глубоких, лирических и юморных. И, кстати, хорошо исполненных, потому что Евгений (в отличие от многих авторов песен) учился играть на гитаре в какой-то школе джазовой музыки.

Всего Евгением Клячкиным было написано около 300-от  песен, примерно 70 — на чужие стихи. А вот на «чужую» музыку — только одна. Это музыка Михаила Зива. Мотивы эти звучат в кинофильме «Баллада о солдате», снятом Григорием Чухраем в 1959 году. Широким экраном он пошёл с 60-го года. А в 1963 Евгений Клячкин написал на этот мотив свои стихи, ставшие, как и музыка, всенародно любимыми.

Am         Dm6           D#7

Не гляди назад, не гляди -

          F            A7

Просто имена переставь.

                Dm              G7

Спят в твоих глазах, спят дожди, -

            C            A7

Ты не для меня их оставь.

                 Dm            G7

      Перевесь подальше ключи,

                C            Am

      Адрес поменяй, поменяй!

                  Dm           D#7

      А теперь подольше молчи -

                Am

      Это для меня.

 

Мне-то всё равно, всё равно,

Я уговорю сам себя,

Будто всё за нас решено,

Будто всё ворует судьба.

Только ты не веришь в судьбу,

Значит, просто, выбрось ключи.

Я к тебе в окошко войду...

А теперь молчи.

 

Не пойду искать я ключи, -

Пусть они лежат на земле.

Их найдет какой-то другой,

Сердце он остудит в тебе.

      Перевесь подальше ключи,

      Адрес поменяй, поменяй!

      А теперь подольше молчи -

      Это для меня.

Дата написания этой песни — 29 сентября 1963 года. Я тогда был совсем маленьким мальчиком. Удивительно, но мы могли встретиться с Евгением Клячкиным в 1982 году… на Валааме. Летом того года мы с женой проводили там отпуск. Я ещё написал несколько стихотворений и песенку «Ветры острова Валаам». Но и у Евгения Исааковича есть песня, которая называется «Валаам». И тоже – 1982 год. Не думаю, что он написал её сидя в ленинградской квартире, тем более, что на остров день через день приходили теплоходы с Большой земли, и пассажирами, в основном, были ленинградцы.  Вот эта замечательная песня.

A            F#m

Белые барашки на  воде и в небе,

 D               Hm                E7

Белый пароход у скал на сером фоне тянется, зевая,

A               F#m

И висят деревья меж землёй и небом -

 D               Hm                 E7

Детская картинка из далекой сказки тут не оживает...

 

         A  C#m   Em       F#7

        Бим-бом - катится звон

         Hm     C#m   Dm  E7

        Между водой и облаками.

         A  C#m    Em      F#7

        Дин-дон - чей это звон?

         Hm         C#m    Dm    E7

        Что там в воде отвечают камни?

 

 Ничего не знаем, ничего не помним,

 Ничего не надо - не было потерь и нет приобретений.

 Только что рожденным незнакома радость,

 Но и боль, конечно, тоже незнакома - мы всему поверим...

 

        Бим-бам - сам Валаам,

        Дно прогибая, поднялся грузно.

        Дин-дон - да это он -

        Видно как дышит мохнатой грудью.

 

 Волосы-деревья на груди могучей

 Ветерок бегучий всколыхнет, играя, и утихнет сразу,

 Каменные брови сведены сурово,

 А в тяжелых скулах прячется улыбка - нет суровых сказок...

 

        Дин-дон - в нас этот звон -

        Только бы он не прекращался.

        Бим-бам - нам это, нам -

        Вместо последнего "прощайте".

 

         A  C#m    Em        F#7

        Дин-дон - только не стон,

         Hm      C#     Dm     E7

        Звон, уходящий нам на счастье.

 

                A

        Дин - один.

         E7      A

        Дон - закон.

         E7        A

        Бим - грустим.

         E7      A

        Дон - потом.

 

        C#m...Em...F#7...A

Итак, по рассказу о катушке «История моей песни» вы поняли, что с Клячкиным мы всё-таки позже встречались, познакомились и даже подружились. Он был одним из первых бардов, кто дал в Пензе несколько концертов. В старой пензенской филармонии, которая была ещё  на Московской; в ДК «Заря», где был наш клуб авторской песни «Ярило»;  и ещё в одном кафе, о чём я расскажу позже. Больше в Пензе пел только Александр Дольский. А здесь же вспомню, пожалуй, только две встречи с Евгением Клячкиным.

Первая проходила в середине 80-х на телевидении, где я тогда возглавлял редакцию программ для молодёжи «Парус». Началась Перестройка, и студийное руководство позволило мне приглашать в передачи бардов. Гостями программы «Приглашает молодёжное кафе» стали Александр Дольский, Леонид Сергеев, Виктор Берковский, Владимир Ланцберг, Борис Вахнюк. И, конечно, Евгений Клячкин.

И это была первая передача, в которой на глазах участников появились слёзы. Дело в том, что Женя Клячкин был блокадным ребёнком. И его песня о матери стала настоящим потрясением для всех нас. Как позже и песня «Об отце» Бориса Вахнюка, она так сильно задевала струны души, так бередила память о Великой Отечественной войне, о блокаде Ленинграда, о потерях родных и близких  людей! Сам Евгений Исаакович так объяснял притягательность авторской (бардовской) песни для слушателей: «искренность —  вот великий критерий. Можно где-то коряво сказать, неудачно, но если правду – всё равно услышится». Таким он был и всегда оставался в своём творчестве. Давайте узнаем о его биографии немного больше.

Евгений Клячкин родился в 1936 году в Ленинграде. В трудные довоенные годы родители много работали, но семья жила при этом очень бедно. Воспоминания о войне у маленького Жени были связаны со смертью матери в 1942 году и отправкой его в детский дом в Ярославской области из-за того, что отец не мог его себе, воевал на фронте. Вернувшись с войны, он забрал сына, и вместе они вернулись в родной город. Евгений рос смышлёным молодым человеком. С серебряной медалью окончил школу, затем с отличием Ленинградский инженерно-строительный институт.

Да, по образованию Евгений — строитель. С молодости писал стихи. Разумеется, играл на гитаре. Но «полным автором» стал не сразу. Тексты для своих первых песен он часто заимствовал у других поэтов. Можно сказать, что именно Клячкин в 60-е годы открыл для любителей поэзии и авторской песни лирику Иосифа Бродского.

И вот здесь пришло время рассказать вам о втором необычном концерте Евгения Клячкина в Пензе. Он был закрытым. Послушать популярного барда захотел пензенский комсомольский актив. Концерт решили провести в новом, модном кафе на Западной поляне. Если не изменяет мне память, называлось оно «Зелёная поляна». Никаких журналистов там, естественно, не должно было быть, поэтому всё делалось без меня. Но вот незадача: Евгений Исаакович позвонил и пригласил меня на эту встречу сам с просьбой хоть что-то рассказать комсомольцам и о нём и об авторской песне! Мол, что они знают? Так я стал ведущим на этом закрытом (с вином и закусками) импровизированном в полном смысле этого слова концерте.

И всё бы ничего, но случилось вот что: желая отметить заслуги нашего гостя, я стал довольно подробно и красноречиво рассказывать собравшимся о том, как Клячкин доносит до советского слушателя поэзию великого лирика двадцатого века Иосифа Бродского. Клячкину это нравилось, и я, воодушевлённый реакцией барда, не жалел эпитетов. Вот только в кафе вдруг установилась мёртвая тишина. Мёртвая! Бледными стали сначала секретари Обкома ВЛКСМ, а затем и их подчинённые. Мы с Евгением Исааковичем не сразу это заметили. Пожалуй, лишь тогда, когда лица комсомольских вожаков уже, напротив, стали отчаянно краснеть. Но почему? Что произошло?

Виной всему была, разумеется, фамилия «Бродский»! Ведь для собравшихся молодых коммунистов, для этой аудитории он был не поэтом, а, прежде всего, «предателем и мерзким диссидентом», которого с позором выдворили из страны. К счастью, уже не малый опыт ведущего позволил мне быстро «сменить пластинку» и «настроить гитару на лирический лад». В перерывах между турами песен, за нашим столиком мы тихо, но радостно обсуждали с Клячкиным этот ляп и реакцию молодых чиновников. Деталь: Евгений Клячкин в этот день ничего не пил, кроме воды, и не ел. Сказал, что у него разгрузочный день.

Надо сказать, что реакция номенклатуры его не удивила. Он это уже не раз проходил. В середине 60-х  Евгений Клячкин был уже очень популярным. Но потом его имя исчезло со страниц газет, а песни перестали звучать на радио. Возникла проблема и с концертами. О телевидении речи не могло и быть! Много позднее бард рассказал, что однажды исполнил песню, в которой звучала явная поддержка тех, кто отверг политический строй и уехал из страны. Клячкина не изгнали из СССР, но выступать запретили. Уже позже он несколько раз пытался купить билет в один конец, однако перед ним всегда маячила какая-то надежда на то, что всё ещё изменится. Но ничего не менялось. Ему всегда мерещилось, что его песня снова показалась «экспертам» неблагонадежной и Клячкину опять перекрыли кислород. Вот тогда он окончательно решил, что пора уезжать. Я до сих пор считаю это решение трагической ошибкой. Но…

В Израиль Евгений Клячкин эмигрировал с третьей женой и тремя детьми от всех своих браков. Он был готов к тому, что песни его там никому не нужны, но бывшие соотечественники-эмигранты с удовольствием ходили на его концерты. Нельзя сказать, что жизнь барда рухнула. Ему даже удалось дважды приехать в Россию. В один из таких визитов  Евгений Исаакович отпраздновал свой 60-ти летний юбилей. А когда вернулся в Израиль, произошла трагедия: Евгений Исаакович утонул во время купания в море. Вскрытие показало, что у барда остановилось сердце. Случилось это в марте 1994 года.

Всё это ещё впереди, а пока в клубе «Менестрель» ДК «Заря», который я организовал в 1983 году, очередной вечер. В уютном кафе собрались мои друзья и единомышленники. Стали думать, какую песню сделать клубной? Стоит ли говорить, что «Возьмёмся за руки, друзья» Булата Окуджавы или «Милая моя» Юрия Визбора были давно «заняты» многочисленными фестивалями и клубами. А песню при каждой новой встрече хотелось петь тёплую, умную, душевную! Вот тогда и возникла идея сделать клубной песней «Идёт бычок, качается» Евгения Клячкина. Сыграл свою роль в выборе песни и тот факт, что с творчеством поэта и самим Евгением Клячкиным мы в Пензе были хорошо знакомы. Да и нам, ровесникам, какая песня подходит больше всего? Та, которая так и называется «Моим ровесникам».

Gm

"Идёт бычок, качается..."

  H7         C

О чём ему мечтается?

  E7                    Am E7

Наверно, позабыли мы слова.

 Am

Уже полжизни прожито

  C          D7

И оглянуться можно бы,

                              G  E7

Но так, чтоб не кружилась голова ,

  Am         D7         G

Холодной оставалась голова.

 

Себя тащили волоком,

И под ногою облако

Нарочно принимали за туман.

Хоть годы шли спиралями,

Друзей не растеряли мы,

Зато теряли теплые дома,

Уютные и зыбкие дома.

 

Девчонки наши катятся,

Одёргивая платьица,

На саночках, на саночках с горы.

И всё идёт, как водится, -

Встречаются, расходятся,

Как маленькие теплые миры,

Далёкие и пёстрые миры.

 

А нам грустить не хочется,

Что появилось отчество,

А имя лишь осталось для друзей.

И пусть доска качается,

Но только не кончается,

И пусть бычок не падает на ней!

И пусть бычок не падает на ней!

Ни клуба в ДК «Заря», ни катушки «История моей песни», подаренной мне на первом пензенском фестивале, ни самого Евгения Исааковича Клячкина давно уже нет, а песню эту я люблю и пою до сих пор. Потому что хорошая песня —  это билет в два конца. Для автора — в будущее, а для нас — в прошлое, которое настолько прекрасно, что, к счастью, не забывается…

Похожие статьи