Оксана Новак «Хоши». Глава 9
Мы продолжаем публиковать книгу талантливого автора из Санкт-Петербурга. Предыдущая глава доступна по ссылке.
Проснулась Соня поздно, поскольку половину ночи болтала с Хоши, который не только обрел, наконец, человеческий облик и научился ходить, но и проявлял живой интерес ко всему, чем живут люди. Он изучил всю информацию об истории человечества, которую нашел в интернете, но считал, что она ставит больше вопросов, чем дает ответов. На Сонины вопросы он тоже отвечал весьма уклончиво.
— А зачем вы вообще создали людей? — любопытствовала та.
— А зачем вы заводите хомяков в банке? — уклончиво отвечал Хоши.
— Это прикольно, — пожимала плечами Соня.
— Вот именно, — соглашался с ней собеседник, и в его глазах плясали чертики.
— А зачем вы придумываете себе богов? — спрашивал ее инопланетянин.
— Нам хочется думать, что хоть кому-то есть до нас дело, — объясняла Соня. — И надеяться, что кто-то всемогущий может выполнить наши желания.
— Я могу выполнить ваши желания, — размышлял Хоши, — но никто из вас не рисует мои схематические портреты, не ставит возле них свечи и не молится. А Ольга Пална стукнула меня поварешкой, когда я из любопытства залез в ее кастрюлю. Бога же нельзя бить поварешкой?! — посмеивался он.
— Видимо, поэтому наши боги всегда невидимы, — соглашалась Соня. — У людей к ним накопилось столько претензий, что, появись они тут, как ты, одним ударом поварешкой точно бы не обошлось.
— То есть вы никогда не видели своих богов, но продолжаете верить в них?
— Ну, говорят, один все же приходил поболтать с людьми, две тыщи лет назад, — усмехнулась Соня, — но это плохо закончилось, его распяли. Прочие, видимо, вняли его примеру и общаются с людьми с помощью посредников.
— Нано-роботов? — наивно уточнил инопланетянин.
— Нет, платных церковных обрядов, — пояснила Соня.
— А что происходит с человеком после смерти? — допытывалась она.
— Его белковая плоть разлагается, — отвечал Хоши.
— Это я понимаю, но его личность, разум, чувства, душа, наконец? Неужели все просто перестает существовать? — волновалась Соня.
— Умрешь — узнаешь, — дразнил ее собеседник, уходя от ответа.
— Соня, ты так и не рассказала о своих желаниях, — осторожно заметил Хоши.
— А нет у меня желаний, — грустно сказала Соня и зябко закуталась в старый плед. — Когда я была маленькой, я думала, что самое главное в моей жизни — моя семья. Что это братство, забота, безопасность... Но потом семья распалась, и моя первая наивная иллюзия распалась тоже. Позже я надеялась, что счастье в любви, — но нет. Любовь тоже большой обман, знаешь ли... Наши гормональные переживания, мотивирующие нас к спариванию, ничего общего не имеют с настоящим счастьем. Потом я полагала, что карьера, деньги, — но, разменяв четвертый десяток, поняла, что тоже нет. Я все перепробовала на этой планете, и все меня разочаровало. Я больше ничего не хочу.
— Выходит, тебе нужна другая планета? — улыбнулся Хоши.
— Да, друг мой, — развеселилась Соня. — Подари мне другую планету, на которой есть абсолютное, ни от чего не зависящее счастье.
В то утро, выйдя из комнаты, Соня еще в коридоре услышала голос Ольги Палны, которая на кухне делилась с Галкой своей любимой темой — посещением районной поликлиники. И с облегчением поняла, что страсти, разборки и обвинения, бушевавшие в коммуналке несколько дней, наконец стали забываться. Разборок было много — ругали Хоши и Василия, со страхом ждали ареста, вздрагивая от любого шума на лестнице, плохо спали и пили успокоительное. Кухня пропахла валерьянкой, а виноватая спина Ефима Марковича, казалось, навсегда приобрела форму конька-горбунка. Ему досталось больше всех — Ольга Пална отчитывала его ежедневно, как вступившего на скользкий путь взрослого зрелого человека, спровоцировавшего на уголовное преступление двух неразумных малолеток. Но всему приходит конец, и в квартиру вернулся хотя довольно зыбкий и тревожный, но мир.
— Ой, Галочка, не спрашивайте! — раздавалось с кухни. — Записалась я неделю назад к проктологу, и еще специально так, знаете, долго выискивала хоть одну женскую фамилию, чтобы избежать неловкости. Нашла — Гурцкая! Пришла, а там молодой грузин Гурцкая два метра ростом, красивый, но — грузин! Я бы ему даже колено постеснялась показать — всеми фибрами ощущала, что он считает это неприличным. А этот жест поднимания подола платья — в этом столько неуместной пошлости! И это вот меня спрашивает: «Ссытесь?» Я аж икнула. Вот даже ежели бы сидела вся уссавшись, ни за что бы такому не призналась! Кто вообще разрешает красивым мужчинам учиться на врачей?!
— Соня, доброе утро! — Галка явно была рада отделаться от занудной соседки и сменить тему. — Садись кашу есть, сегодня пшенная!
— Я вообще не знаю, чем бы питалась, если бы ты меня не подкармливала, — извиняющимся голосом сказала Соня, присаживаясь за стол. — На улице такое солнце, почки проклюнулись, скоро все покроется зеленью, а я не могу выйти даже в магазин...
— Да, не можете! — запальчиво воскликнула Ольга Пална. — Мы же решили, что вашего подопечного нельзя оставлять одного! Неизвестно, что он еще выкинет! Василий до сих пор с синим лицом ходит, хотя я на него банку бадяги извела! И на улице вашему пришельцу больше делать нечего — не хватало еще нам всем дружно сесть за терроризм! Думайте, как от него избавиться, иначе, клянусь Богом, вы меня выведете и я заявлю! Запомните, Соня: нельзя строить дом ближнему, вытаскивая доски из собственного!
— Ольга Пална, — примирительно сказала Соня, — но вы же помните, что рассказал Ефим Маркович? Что, если от Хоши действительно зависит будущее всего человечества? Мы ему не поможем, и нам дадут другого куратора, который заселит Землю более передовым видом человека, и нам кранты. А с Хоши я все же надеюсь... договориться.
— Я посмотрю, какое спасибо вы будете иметь с того человечества! —пробурчала соседка. — И потом все это похоже на бред сумасшедшего!
— А разве то, что в нашей квартире живет пришелец, не похоже на бред сумасшедшего? — Соня видела, что Ольга Пална поддается.
— Ну я не знаю, — пожала она плечами. — Если это и правда... Конечно, это отчасти оправдывает риски... Но что мы еще можем сделать? Так, чтобы без уголовки?
— Я кое-что придумала, — стала делиться Соня, поглощая кашу. — Завтра на Марсовом поле пройдет митинг оппозиции. Думаю, нашему гостю будет, чем подкормиться.
— Это те, которые выйдут горланить против правительства за американскую зарплату? — брезгливо скривила губы соседка.
— Да, они, — не стала вступать в политические дебаты Соня. — А что — молодые, идейные, явно имеющие конкретные желания люди с европейскими ценностями...
— Это какие у них ценности? — перебила Ольга Пална, исполненная праведного гнева. — Узаконить педерастию и педофилию, как в Европе? Да еще негров нагнать, чтоб белых женщин насильничали?
Галка делала Соне жесты, чтобы та не вступала в дебаты с соседкой.
— Ой, да ладно вам, Ольга Пална, — затараторила она, — пущай горланят! Митинг санкционированный, безопасный! Сережка вон сколько раз уже на таких мероприятиях дежурил — все тихо-мирно. Пришли люди, постояли с плакатами, покричали чего-то, и по домам! А ежели дело выгорит, так избавимся от пришельца без шума и пыли, вы же сами этого хотите, а, Ольга Пална?
Соседка понимала, что ее обхитрили, но не понимала — как.
— Ладно, раз уж вы так говорите... Пусть идет. К тому же, судя по рассказам Василия, это инопланетный прохвост может за себя постоять, да и наших в обиду не даст. Ладно, отпущу Фиму, на Ваську никакой надежды. А вы ему, Соня, прикажите Фиму слушаться, чтоб без самодеятельности! Пришли, с краешку молча постояли, че там... энергии накачали, и домой! Отпущу на час, не больше! Кто его знает, может и правда — мир спасаем... — И Ольга Пална впала в тоскливую задумчивость.
План понравился всем, кроме Василия, который наотрез отказывался выходить куда бы то ни было «с чертовым колдуном», трясся и просил отпустить его к двоюродному брату в Саратов. Но был пристыжен за трусость и вынужден сдаться под давлением общественности. Решено было идти на дело организованной группой из четырех человек: Хоши, Сони, Ефима Марковича и Василия. Сергей тоже рвался в бой, но все понимали, что появление участкового на оппозиционном митинге может не лучшим образом сказаться на его продвижении по службе. До конца дня «оппозиционеры» получали строгие и четкие инструкции Ольги Палны: «Никаких плакатов и значков в руки не брать, ничего вслух не кричать и даже не шептать, в толпу не заходить, пройтись мимо с равнодушными лицами — вроде просто гуляют, воздухом дышат... Держаться ближе к милицейскому оцеплению, если что — звонить Сереге». Соне дело казалось плевым, но бледные Ефим Маркович и особенно Василий, косясь на Хоши, отчего-то грустно вздыхали весь вечер и вообще вели себя, как бывалые вояки перед финальной битвой. Если бы не важность предстоящей миссии, пожалуй, оба бы разрыдались от ужаса на груди у Ольги Палны.
Соня зашла в комнату, где на стуле с ровной спиной сидел Хоши, прикрыв глаза, будто медитируя.
— Друг мой, — сказала она, — завтра мы посетим с тобой одно интересное мероприятие, а сейчас нам надо тихонько ускользнуть из квартиры, чтобы тебя немного приодеть. В старых шмотках Василия ты выглядишь не слишком презентабельно.
Соня и Хоши тихонько прокрались по коридору и, пользуясь тем, что все соседи разошлись по комнатам, незаметно выскользнули на улицу.
Они быстро пробежались по магазинам, прикупив худенькому Хоши несколько молодежных футболок, джинсы, тонкий кашемировый свитерок и легкую весеннюю ветровку — теперь он вовсе не отличался от людей, разве что эти голубые, прозрачные, как озера, гипнотизирующие глаза. Правда, не обошлось без небольшого происшествия. В одном из магазинов друзьям попалась очень активная продавщица — она ходила буквально по пятам, то и дело приставая к покупателям: «Чем я могу вам помочь?» «Спасибо, мы тут сами что-нибудь выберем», — вежливо отвечала Соня. «У нас вот тут распродажа футболок и носков», — не отставала продавщица. — «Купившему три пары носков носовой платок бесплатно!», «А вот это новая коллекция, обратите внимание — только что из Европы», «А в этой коробке вещи с небольшим браком, с дырочками, но зато скидка 70%», «А давайте я вам костюмчик покажу, буквально вчера привезли, как раз на вашего сыночка!». Нет, этого Соня решительно не могла вытерпеть!
— Да отстаньте вы от нас, уважаемая! — в сердцах воскликнула она, — Сколько же можно! Неужели вам так нравится приставать к людям?
— Я свою работу делаю, — надула губы навязчивая продавщица, — и совершенно она мне не нравится, за тридцать-то тысяч в месяц! Мне, может, нравится лежать в бунгало на Бора-Бора вместе с Крисом Хэмсфордом! — и обиженно ушла в подсобку.
— С кем она лежать хочет? — заинтересовался Хоши.
— Забудь! — строго приказала Соня. — Мало ли, чего она хочет! С ним, понимаешь ли, все хотят полежать, даже я! Но ни Бора-Бора, ни Крис Хэмсфорд не резиновые!
И утащила приятеля продолжать шоппинг.
— Даже не знаю, чем тебя развлечь, — пожала плечами Соня, когда они, нагруженные покупками, шли по Владимирскому проспекту. — Вести тебя в кафе нет никакого смысла — ты не ешь нашу еду. Позвать в кино? Но вряд ли я смогу удивить голливудским блокбастером того, кто владеет тайнами Вселенной и может жонглировать планетами, как шариками.
— Ну что ты, Соня, жонглировать планетами строжайше запрещено, — возразил инопланетянин, и осекся: — А, я понял, это то, что вы называете шуткой?
Тут Хоши бросил взгляд на Владимирский Собор, у ворот которого толпилась небольшая очередь — женщины, с головами, покрытыми платками мрачных цветов, инвалиды в колясках, девушки с безумными взглядами — Соня поежилась, внимательно оглядев процессию.
Хоши заволновался.
— Соня, ты знаешь, у этих людей странные мысли!
— Это верующие, — пояснила Соня, — стоят в очереди за чудом. К ним на крышу пока не приземлилась летающая тарелка, приходится по старинке — молиться. Пойдем отсюда.
Но Хоши уже было не остановить — глаза его блестели, ноздри подрагивали, он был похож на спаниеля, взявшего след. Он взял Соню за руку и потащил к Собору.
Из разговоров людей, стоящих в очереди у входа, Соня поняла, что на «гастроли» приехали мощи святого Афони Блаженного, который творил чудеса при жизни, а после смерти его волшебная сила увеличилась в разы. Люди надеялись, прикоснувшись к мощам, попросить кто здоровья, кто мужней верности, кто скорейшего замужества, а кому-то просто нравилось целовать старые кости.
Очередь подошла быстро и вот Соня и пришелец уже стояли внутри Собора, разглядывая иконы и вдыхая приторный аромат ладана. Возле массивного иконостаса, сразу за амвоном, на простых стульях стоял большой расписной ящик, напоминающий гроб, накрытый стеклом, в котором и лежали останки блаженного.
Посетители выстроились в живую очередь, подходили к гробу, истово крестились, всхлипывали и жадно припадали губами к стеклу.
Какая-то полная, дорого одетая дама в платке от Луи Виттона, упала на гроб всей своей корпулентной тушей и зашлась в рыданиях. К даме подбежал молодой человек, подхватил ее за пышную талию и попытался отвести в сторону.
— Едемте домой, Лизавета Георгиевна, — бубнил он, пытаясь увести экзальтированную мирянку.
— Семочка, голубчик, погоди, — сказала дама, и оттолкнув предложенную руку, плюхнулась на стоящую у стены скамейку толстой задницей. К ней суетливо подбежал поп в рясе.
— Матушка Елизавета Георгиевна, как вы все тонко чувствуете, светлая душа у вас, православная.
Елизавета Георгиевна сфокусировала взгляд на говорящем и ответила слабым голосом, тяжело дыша.
— Батюшка Филарет, да как же не чувствовать святой дух? Что ты? Я как только к Афонюшке подошла, будто ангелы запели, такая благость на душе растеклась, как родилась заново. Спасибо вам, голубчик, что провели без очереди. Уж я так хотела Афонюшке поклониться, уж так ждала.
Поп нетерпеливо переминался с ноги на ногу, нервно теребя в руке мятый листок.
— Елизавета Георгиевна, так мы с коллегами, как договаривались, вот тут набросали — по поводу пожертвований.
— Все отдам, голубчик, все отдам, — лепетала дама, пытаясь поцеловать попу руку, — Завтра же все привезу по списку, как договаривались. Скажите, батюшка, а нельзя ли мне ночью приехать? Я бы с Афонюшкой рядом легла и лежала бы, в ногах бы у него лежала, прощения за грехи вымаливала.
— Что вы, матушка, что вы, — поп делал знаки глазами молодому человеку, пытаясь поднять со скамейки дородную богомолку, — езжайте с Богом. Ежели что — завтра приедете, гастроли-то еще неделю продлятся.
— Да, да, — согласно закивала дама, приговаривая: — Такой человек был, уж такой человек! Ах, все бы отдала, чтобы с живым Афонюшкой поговорить, поцеловать в уста, как брата, мудрости у божьего человека поучиться, как перед Богом исповедоваться…
Соня почувствовала неладное, и только было собралась силой увести инопланетянина от греха подальше, но было поздно. Раздался треск стекла, и все увидели, что в гробу сидит грязный, сильно лохматый мужик с клочковатой бородой, в дырявой, видавшей виды, длинной рубахе с торчащими из-под нее худыми босыми ногами с грибком на ногтях.
Мужик дикими глазами смотрел на прихожан, распространяя вокруг себя непередаваемое амбре немытого тела.
— У, ироды! Гряжеши с болони сквернословить! — грозно закричал он, выбираясь из гроба, — Болого и буесть извести! Брячина да брашна битие ваше, нехристи! Токмо ведати Авоня, велелепие Вельзевелу гранесловие! Вершие ваши внегда гладный! Зело Авоня усих зазрить!
Раздался женский визг, кто-то шумно рухнул в обморок, но мужик не обратил никакого внимания на то, какое впечатление его появление произвело на почтенную публику. Он уселся на пол, сложив ноги в позу лотоса, громко рыгнул и, ничтоже сумняшеся, начал чесать косматую голову, вытаскивая из нее жирных вшей и громко щелкая их между грязными, обгрызенными ногтями.
Полная экзальтированная дама издала протяжный клич и пала ниц, истошно крича:
— Явил нам чудо Господь Всемогущий! Брат наш во Христе Афонюшка ожил, святой блаженный старец! — и поползла по полу, пытаясь схватить ожившего покойника.
Тот резко вскочил на ноги и стал прыгать козлом, ловко уворачиваясь от толстых, унизанных перстнями пальцев поклонницы, при этом его холщовая рубаха подпрыгивала, обнажая тонкие желтые кривые ноги.
— Которатися, кощунишь, ласкосердствуешь, затетёха? — вскрикнул он, грозно воззрившись на ползающую по полу бабу.
— Ласкосердствую, батюшка, — легко согласилась та. — Дай благословение, великий старец, не оставь рабу грешную!
— У-у, загузадка, — старец плотоядно облизнул сухие губы, и как шустрый кобелек, подскочил к бабе и стал нахально задирать той юбку.
— Ну ты это брось! — пришел в себя молодой человек, подскочил к чумазому и одним ударом оттолкнул того в сторону.
— Фуфлыга псоватый, скобленое рыло! — зло процеди старец, осмотрел замершую в полном оцепенении толпу, задрал рубашку и стал прицельно мочиться прямо на ошарашенную паству.
Возникла давка, люди с криками рванули к выходу, охающую и причитающую упитанную даму под руки волокли испуганный поп и молодой человек. Соня схватила Хоши за руку и они выскочили на улицу.
По дороге домой Соня гневно отчитывала инопланетянина за преступную шалость, но тот лишь виновато оправдывался, что не имеет право не исполнить желание взамен на энергию, тем более, такое пустяковое.
Вдалеке визжали сирены, это к Собору уже неслись полиция и «скорая».
А в это самое время в помещении популярного питерского издания на Большой Морской улице, печатающего самые горячие, большей частью криминальные новости отчаянно скучал главный репортер и звезда отечественной журналистики Максим Канфер. Максим был сорокадвухлетним авантюристом, и, не стань он когда-то военкором в чеченских кампаниях, а после не окунись с головой в описание бандитского Петербурга, пожалуй, и сам стал бы уважаемым криминальным авторитетом. В те годы он был бесстрашен, любопытен, бесконечно авантюрен и постоянно оказывался в гуще событий. Руководство ценило Максима как первоклассного профессионала, хотя и понимало — время настоящих журналистов временно приостановилось. На теле репортера иногда саднили из-за перемены погоды два старых шрама от огнестрела, однако пронесло. Смерть так часто дышала в затылок, забирая товарищей прямо на глазах у Макса, что он давно перестал бояться ее смрадного дыхания. Самое опасное расследование не пугало, наоборот — вызывало выброс адреналина и восторг гончей собаки, взявшей след, но в последнее время Максим все чаще ощущал скуку и усталость. Его не просто раздражало, а доводило до яростного исступления бесконечное равнодушие общественности к любым современным сюжетам — от коррупции в судах до педофилии в детском доме. Максим по-прежнему готов был срываться среди ночи и лететь в любую грязную российскую дыру, чтобы, рискуя жизнью или свободой, рассказать людям правду о страшных преступлениях, творящихся буквально на их глазах, и все чаще зарекался больше этого не делать. Менты вяло заметали следы после его сенсационных разоблачений, продажных чиновников не снимали с должности и не отдавали под суд — а часто еще и повышали. Общественность безмолвствовала, довольствуясь злобной пикировкой на сайте редакции. Пришло время, когда честные расследования, которые легко могли стоить Максиму жизни, оказались просто никому не нужны. Или он просто стал слишком взрослым и опытным, досконально поняв природу человека и смертельно в ней разочаровавшись?.. Да, Максиму было скучно, и он пришел в редакцию больше по привычке, чтобы не скучать еще больше в одинокой холостяцкой квартире. Когда-то в молодости у Максима была жена, о чем он вспоминал редко, будто это было в какой-то другой жизни. Были еще возлюбленные, потом — подружки, какие-то милые одинокие заботливые барышни, с радостью готовые приголубить флибустьера, но и они одна за другой вышли замуж, нарожали детей... Макс и сам, бывало, подумывал, что пришло время остепениться, обзавестись семьей и писать красивые и никчемные тексты на «Снобе», но даже знакомиться с женщинами было смертельно лень. Все надоело, все!
— О, Макс, ты тут? — Из кабинета вышел главный редактор. — Ну как, есть какие-то новости по стадиону? Точно что ли договорной матч?
— Да черт его знает, — лениво протянул Максим, крутясь на стуле. — Ничего интересного не нашел. Все отрицают договоренности, но я почти уверен, это была спланированная рекламная акция. Хотели привлечь внимание к командам, к новому стадиону. У них на тридцать процентов посещаемость выросла — вот тебе и ответ.
— А что по «Крестам»? — поинтересовался редактор.
— А вот это афера века! — задумчиво ответил Максим, покусывая карандаш. — Я уже всех своих информаторов напряг — никто ничего не толком не знает. Ты понимаешь — в одночасье отрылись все замки и засовы, отключился ток в колючей проволоке. Люди вышли совершенно беспрепятственно, даже пули их не брали. Но при этом все электричество не отключили — работали сирены и видеокамеры. Большую часть сбежавших уже поймали, допросили с пристрастием — никто не колется. Этот побег организовал гений. Страшно подумать, что он еще может провернуть! Вот поверь моему журналистскому чутью — мы еще о нем услышим, возможно, очень скоро.
— Макс, — с просящей интонацией в голосе начал редактор, — я понимаю, что это скучища и рутина, но вдруг что-то произойдет?.. Может, заскочишь на часок? Я, конечно, на чудо не надеюсь, но вдруг... Я про завтрашний митинг, — пояснил он, отвечая на вопросительный взгляд Максима.
— Ха-ха, что там случиться-то может? — лениво хохотнул тот, пожимая плечами. — Думаешь, Зимний возьмут? Или «Аврора» выстрелит? Я тебя умоляю! Ну повяжут десяток-другой бесноватых, штраф повесят да выкинут, нафиг мне на это смотреть?
— Макс, ну будь другом, сходи, — умоляюще сложил руки редактор. — По «Крестам» материала нет, по стадиону тоже ничего интересного, о чем писать? Может, там какая потасовка случится, лидерам менты лица начистят — хоть фото сделаешь! А то рейтинги, рейтинги падают, дружище, скоро спишут нас с тобой за ненадобностью, а мне семью кормить! Это тебе хорошо, одинокому степному волку!..
— Ладно, — вздохнул Максим, доставая из тумбочки большой профессиональный фотоаппарат, — уговорил. — Пойду снимать мелкое хулиганство, чтоб твоим детям и дальше на икру хватало.
Они еще какое-то время попикировались саркастичными остротами, как старые приятели, после чего Максим упаковал фотоаппарат в кофр и побрел домой.
Соня с Хоши сумели незамеченными пробраться в комнату, где пришелец тут же снова уселся в привычную позу и впал в медитацию. Соня выпила чаю с печеньем и пошла в кровать — завтра предстоял трудный день. Перед сном она заглянула на Яндекс, где прочла сенсационную новость: голливудский актер Крис Хэмсфорд оставил жену с тремя детьми и уехал на Бора-Бора с какой-то русской. Супруга и родители актера пребывают в шоке и отказываются комментировать произошедшее. У Сони не было сегодня сил ругаться с Хоши. «Потом, все потом. Завтра будет тяжелый день», — подумала она, засыпая.
Источник фото: https://tunnel.ru/