Оксана Новак «Хоши». Глава 2

"Пенза-Онлайн"

А мы продолжаем публиковать книгу талантливого автора из Санкт-Петербурга. Первая глава доступна по ссылке.

Глава 2

На этот раз это был не апокалипсис с всеобъемлющим чувством любви, а война. Вокруг рвались снаряды, гремели пулеметные очереди, Соня сидела в окопе с автоматом и связкой гранат, неуклюже поправляя сползающую на глаза каску, и испытывала небывалое возбуждение! Война была не страшной, она воспринималась как захватывающее приключение. Какой-то мужчина в камуфляже с револьвером в руке подавал ей из-за угла знаки руками, и Соня сразу поняла: надо выползти из окопа, проползти метров двадцать до вражеского танка и кинуть гранату. Идея привела ее в полный восторг, она неумело поползла по пыльной развороченной земле, отплевываясь от попадавшей в рот грязи, и услышала свист снаряда где-то совсем рядом с собой. Соня посмотрела вниз и увидела, что ее нога отделилась от тела и осталась лежать на земле, совершенно не причиняя ни боли, ни какого-то иного неудобства. Ползти без ноги оказалось гораздо легче, и Соня подумала, что если избавиться от всех конечностей, то воевать будет намного приятнее. Вообще тело здорово мешало, хотелось вылезти из него, как змея вылезает из старой сухой зудящей кожи, и больше не зависеть от законов биологии. Хотелось взлететь и стрелять оттуда, сверху, на эту грязную землю, во врагов, танки, машины, размазывая весь этот милитаристский пейзаж до полного уничтожения.

Но требовательно зазвонил будильник, снова пришлось вынырнуть из мира приключений и с неохотой вернуться в опостылевшее тело. Понедельник ‒ врата пятидневного ада ‒ злорадно распахнул свои садистские объятия.

Соня быстро умылась, на ходу заглотнула стакан невкусного растворимого кофе, натянула джинсы и растянутый серый свитер в катышках и вышла на улицу. Была ранняя весна, которая по старой питерской традиции больше напоминала поздний ноябрь. С крыш еще свисали грязные сосульки, дул пронизывающий ветер, в палисадниках ютились остатки чумазых сугробов, щедро посыпанных всевозможным мусором.

Соня поглубже натянула вязаную шапку на лоб и побрела к метро.

Ехать до работы было минут двадцать. Но Соня хотела бы растянуть поездку на несколько часов ‒ у нее не было никакого желания приходить в скучный офис, где вместе с десятью другими ‒ такими же бесцветными офисными барышнями приходилось облачаться в большие, потрепанные, сжимающие виски наушники и звонить ни в чем неповинным людям:

Не желаете ли приобрести оптом пластиковую посуду?

Набор тарелок, вилок, ложек и пластиковых стаканчиков ‒ символ современного мира. Одноразовый секс, однодневный роман, скоротечная дружба в социальной сети ‒ все напоминало Соне одноразовую посуду. Быстро, практично, дешево, невкусно, с гарантией токсичности и загрязнения окружающей среды. Соня окинула взглядом людей в вагоне метро. Все как всегда: пустые лица, серая бесполая одежда, наушники в ушах ‒ полная отрешенность от мира. Кажется, не ей одной было неуютно на этой планете. Самое интересное наблюдение ‒ девушки. Грязные волосы, отсутствие косметики, кроссовки и серый цвет. Во времена Сониной юности считалось дурным тоном вынести мусор без макияжа. Выбежать в булочную без шпилек. Прийти на институтские пары без локонов. Соня застала последнее поколение женщин, для которого главным и самым ценным ресурсом считался мужчина. Не было худшей участи для советской женщины, чем остаться не замужем. Мужчинам были доступны все роскошества цивилизации ‒ можно было встать в очередь на производстве или по профсоюзной линии ‒ и через несколько лет получить цветной телевизор, холодильник, позже ‒ видеомагнитофон или даже машину! Семейным давали квартиры, дачные участки и путевки в санаторий. Холостяков окружали вниманием и заботой, подкармливали домашними пирожками и стараясь познакомить с соседкой или племянницей. И только одинокая женщина оставалась за бортом ‒ с комнатой в общежитии, старым телеком, каналы которого переключались пассатижами, бабушкиным холодильником «ЗИЛ» и отпуском в Летнем саду. Поэтому каждая девушка, осознавая ценность мужского ресурса, всегда была надушена, накрашена, облачена в яркую одежду и высокий каблук, готовая круглосуточно продавать себя на аукционе брачного рынка.

Времена изменились ‒ современные девушки имеют все наравне с мужчинами, умеют зарабатывать, водить машину, ездят по заграницам и, пожалуй, дадут фору молодым людям. Любые дефицитные ресурсы теперь можно получить самой, без мужского посредничества, и необходимость в яркой сексуальной обертке отпала. Вот вам и сказки про то, что Бог создал людей парными, и про то, что стремление к брачным союзам заложено в человеческих генах. Институт брака стремительно умирал прямо на Сониных глазах, наглядно показывая, что человек эгоист и индивидуалист, и, если перед ним не стоит угроза голода или войны ‒ нафиг ему никто не нужен. Достаточно социальных сетей для общения, сериалов для эмоций и вибратора для секса. Даже дети для современного человека все больше и больше воспринимаются как избыточная проблематика. Пока на пополнение человеческой популяции усердно трудятся страны третьего мира, религия им в помощь, но совершенно очевидно, что будущее человечества за искусственной маткой. Массовый переход на детей в пробирке полностью изменит человеческий социум, окончательно уравняет мужчин и женщин, решит проблему генетических болезней и брошенных детей ‒ и сделает человека окончательным одиночкой, живущим в киберпространстве. Соня была готова хоть сейчас отречься от всего сущего и отправиться в это самое киберпространство, поскольку в реальной жизни ей не нравилось буквально все.

Какое-то время назад она еще дергалась по инерции, ходила на свидания, знакомилась в соцсетях ‒ а теперь окончательно выдохлась. Как-то после очередного предложения на сайте знакомств встретиться, когда пальцы стали непроизвольно выбивать: «Извини, но...» ‒ Соня пришла в себя. А за что извиняться-то?! За то, что «не обмираю»? За то, что монологи слушать скучно, а в диалоге собеседник не заинтересован? За то, что при мысли о близости досадливо передергиваюсь всем телом? Тело такое ‒ не врет. С ним хрен договоришься...

Так откуда взялось это униженное «извини»? И чувствовала ли она хоть какую-то вину на самом деле? Нет, не чувствовала. Ну не совпали. Так уж лучше остаться на берегу, чем переться на «Титаник». Все равно ж затонет, только жертв и разрушений окажется больше. И Соня не виновата в несовпадении ожиданий и чаяний: ничего не обещала, не лгала, даже флиртовала не особо. Она сегодня уже и не знала, каким мог бы быть флирт в ее исполнении, ‒ стандартные приемы давно не срабатывают. Мужчина нынче пошел квелый, прямой сшибки не выдерживает, зашибается нахрен. А притворно восхищаться, придурковато хихикать, колыхать грудями и создавать сквозняк ресницами откровенно скучно. Вот и флиртуй тут...

«Извини, но...» ‒ было безжалостно стерто и вместо него твердой рукой набито: «Спасибо, нет!» В тот день Соня удалила анкету с сайта знакомств и закрыла для себя тему личной жизни. Секс раз в месяц со старым знакомым вызывал так же мало эмоций, как мытье окон перед майскими праздниками, так что под определение «личная жизнь» не попадал.

В вагон заходили и выходили люди, все куда-то спешили с угрюмыми и бесстрастными лицами аквариумных хомячков ‒ каждый в своем колесе... Начался еще один день жизни, еще одна неделя, еще один год, от которых Соня совершенно точно не ждала никаких сюрпризов.

Впрочем, в конце недели ожидалось одно не совсем ординарное событие ‒ приезжал Ефим Маркович, и все соседи были приглашены на помолвку. Ремонт был почти закончен, кровать заказана, по полкам расставлены ароматические свечи «для интиму» ‒ по определению Галки. Вот-вот на свет должна была появиться новая ячейка общества, и всю последующую неделю коммуналка была «брюхата» этим событием.

Василий, кряхтя и чертыхаясь, двигал и собирал новую мебель, Галка придумывала праздничное меню, то и дело гоняя Серегу в магазин за продуктами, Соня гладила занавески и полотенца и красиво расставляла салфетки.

Рабочая неделя пронеслась быстро, не оставив никаких особых воспоминаний, и наступил день икс. В субботу на большой коммунальной кухне поставили стол, накрыли его хрустящей скатертью, каждый внес свою посильную лепту: кто-то притащил стулья, кто-то ‒ ножи и вилки, Соня поделилась двумя красивыми вазами, Галка приготовила почти ресторанный стол ‒ все же не каждый день в коммуналке отмечается русско-еврейская помолвка двух людей пенсионного возраста. Васька радостно предвкушал халявную выпивку, Галка пребывала в романтическом восторге, а Соня испытывала легкую досаду ‒ ее обошла на повороте даже шестидесятилетняя соседка. Ольга Пална светилась счастьем и умиротворением, жених ‒ Ефим Маркович Кипиш, невысокий интеллигентный еврейчик в очках с нарочитым одесским говором ‒ был галантен и, кажется, тоже счастлив.

 Накануне застолья женская половина квартиры собралась в комнате невесты, чтобы помочь выбрать наряд, соответствующий случаю. Ольга Пална доставала платья, прикидывала на себя, Соня с Галкой качали головами ‒ то отрицательно, то с сомнением.

Я это платье как-то в санаторий надела, еще в восьмидесятых, ‒ ударилась в воспоминания хозяйка, доставая из шкафа очередной наряд. ‒ Санаторские бабы умерли от зависти. Они интересовались, сколько стоит, где брали, терли и мяли материю, проверяли прочность и прямизну швов, пробовали на глазок, на зубок и на яйца глист и в итоге цедили с недовольными лицами: «Ну да, хорошая вещь...У нас таких нету...» Как ни трудно было скрыть злорадное ликование, но я смогла. Наверное.

У меня есть совершенно волшебное платье, ‒ поддержала тему Галка. ‒ Оно никогда не мнется, его не нужно гладить. Даже если утрамбовать его ногой в походный рюкзак, через неделю вытащить и засунуть в жопу, а потом достать и надеть, то не будет ни одной складочки. Величайшее достижение человечества!

У меня есть такие брюки, ‒ вспомнила Соня. ‒ Правда, в жопу я их не засовываю. Я уважительно отношусь к магии.

Ой, девочки, я же не похвасталась! ‒ Ольга Пална отбросила очередное платье и залезла куда-то в тумбочку. ‒ Мне же Фима подарил помолвочное кольцо! Старинное, дорогое ‒ Сусаннино, наверное.

Женщины склонились над огромным камнем, который важно и лениво отбрасывал радужные блики на их восхищенные лица.

Вот это подарок! ‒ подивилась Галка. ‒ Эх, не за того Ефима я замуж вышла!

За мою жизнь мне дарили грабли веерные, початую бутылку духов, футболку синтетическую за пятнадцать рублей, с ценником, пятьдесят четвертого размера, гипсовых сурикатов, мужские тапки сорок третьего размера... ‒ перечислила Соня. ‒ И это делали самые близкие люди ‒ бывший муж, мама, сестра... А неблизкие радовали дезодорирующими мешочками с силикатом для обуви, мазью от побоев, сушеным крабиком и картинкой, посыпанной янтарной крошкой. И это все ‒ с наилучшими пожеланиями...

 Определившись с праздничными нарядами, дамы разложили на столе гору косметики и, оттесняя друг друга бедрами, попытались одновременно накрасится перед маленьким круглым зеркальцем на длинной ножке.

  ‒ Девочки, не малякайте так жирно губы, это вульгарно! ‒ раздавала советы невеста, чувствуя себя хозяйкой положения. ‒ Они и так выпирают! Репетируйте выражение лица. Когда на вас свалится за пятьдесят, то лицо исчезнет, а с выражением вы ещё сможете выглядеть прилично!

Наведя марафет и попрыскавшись духами, барышни гуськом пошли рассаживаться за стол.

 Что сказать вам за еврейскую помолвку? Не знаю, как выглядит сие действо в его аутентичном варианте, а в питерской коммуналке это было самой обычной веселой пьянкой. С «кушайте-кушайте, наливайте-наливайте», «дети, вашу мать, кто вас придумал, хватит кормить колбасой собаку», «что нам те санкции ‒ у нас того сыра как гуталина на гуталиновой фабрике», «ха-ха-ха, ну вы даете, Ольга Пална!», «хе-хе-хе, вот вы юморист, Ефим Маркович», «Сережа, ты кушай, кушай, хватит пить, за Васькой не угонишься» и «Васька, бисова дытына, откуда ты эту водку таскаешь, Копперфилд хренов?» Как-то так. А если подробнее…

А вот не зря же у меня под Рождество цветочек расцвел! ‒ счастливо лепетала слегка подвыпившая невеста, обращаясь к женской половине стола. ‒ Уже в прошлом году цвел, все говорили ‒ однолетка, а мне жалко было выкидывать, он ведь живой! Листочки, стебли ‒ все было в отличной форме, я его поливала и удобряла чаем ‒ мы в ответе за тех, кого выиграли на благотворительной лотерее! И он как повалил снова цвести, я потом гуглила ‒ это азалия оказалась, и ничего она не однолетняя. Девочки, я это к чему говорю? Если в жизни не клеится, не отчаивайтесь! Поливайте! Оно не может не зацвести!

Кто бы мог подумать, что наша Ольга Пална может быть такой романтичной, ‒ саркастично прошептала Соня на ухо Галке.

Ох, Сонь, женщина, когда любима, она же совсем другой человек! Человек без любви в зверьках живет, а жить-то надо в любках! Помню, я когда за Серегу замуж вышла, на крыльях летала, весь мир обнять хотелось. Прям счастью своему не верила, уж такой он был хороший! Он мне кричал через все поле: «Милая, я иду сра-ать, пойдем со мной!» И я шла с ним срать. Я такая была счастливая...

У мужчин были свои разговоры ‒ Василий налаживал дружественный контакт с новым соседом.

Зря ты, Фима, коньяк пьешь, ‒ говорил Василий, смачно жуя пышный блин с капающей с него сметаной. ‒ Хоть ты и врач, а дурак! Не зря тебя в Израиль не пустили. Водка ‒ она что? Она сосуды чистит! ‒ Василий с любовью взял в руки бутылку и посмотрел сквозь нее на свет. ‒ Слеза! А коньяк твой тока портит! Кстати, при геморрое запрещен! Ты же проктолог, должен знать! И потом коньяк напиток десертный, для разгону, упиваться им не комильфо. Какая драка или секс может быть после бутылки коньяка? Никакой. Все как-то уныло, удары вполсилы и невпопад, оргазм какой-то расплывчатый и неяркий. А вот после водочки или текилы все как-то по-другому. Ярко и насыщенно!

А давайте, Василий! ‒ лихо согласился пьяненький жених, подставляя стопку. ‒ Леля, не встревай! ‒ осадил он грозный взгляд Ольги Палны. ‒ Ты таки затеяла этот банкет, вот и не мешай Фиме пропивать свою свободу!

Мужик! ‒ уважительно констатировал молчащий до этого Серега и тоже подставил рюмку.

Василий радостно засуетился, наливая всем троим с филигранной, отточенной годами ловкостью.

Да-а, девочки, ‒ протянула Ольга Пална, ‒ кажется, у нас будет свой, женский стол. Кому винишка? Вы знаете, у Фимы есть участок земли. Ну в смысле ‒ место на одесском кладбище. Он сказал: «Леля, я подарю тебе место недалеко от себя, вместе лежать веселее!» А я думаю ‒ там же Сусанна тоже... Ну что ж мы будем как шведская семья лежать, групповухой? Нет уж, пусть меня лучше кремируют. И развеют над морем. Я всегда мечтала о морских круизах...

У меня племяшка надысь собачку кремировала, ‒ поддержала тему похорон словоохотливая Галка. ‒ Денег содрали тыщи, так еще и видео кремации втюхали. Я спросила ‒ когда она это пересматривать будет? Тихими субботними вечерами, за семейным чаепитием? «А давайте посмотрим, как Микояна сжигали?» И все такие: «А давайте!»

Да, Галочка, вы правы, ‒ задумчиво покачала локонами невеста. ‒ Кремация дело интимное, я бы не хотела съемок.

Пьяные мужчины, как обычно, решали глобальные вопросы.

Фима, на секундочку, еврей, а еврей может иметь все, ‒ вещал раскрасневшийся от возлияний Ефим Маркович, ‒ от банки гуталина и мешка неприятностей до совести и пары слов в запасе!

Фима, дай я тя поцелую, ‒ слышались восторженные бормотания Василия.

Василий, сядьте! Не будьте таким рэзким, как лимонад в ноз. Да, в мире нет стабильности и кругом творятся всякие легкомысленности, но мы не будем кровожадными, как тампакс, и выпьем-таки за старые грехи, которые собрали нас за этим столом! Это же нужно иметь ни кусочка ума, чтобы в мои годы снова сделаться женихом, но это такая женсчина ‒ ее надо или убить, или жениться. Весной мы с Лелей поедем в Одессу и, может быть, даже пригласим вас на пару дней, если вы пообещаете много не есть и копать картошку.

В Одессу? ‒ подскочил Василий. ‒ Это к хохлам что ли, к бандеровцам?! И пафосно добавил: Русские ездят к фашистам только на танках!

Васька, шоп ты галушкой подавился! ‒ взвилась Галка. ‒ Ты каждый день у меня еду по кастрюлям тыришь, и ничего, не застряла в горле фашистская закуска?

Галка, ну ты че, ‒ Василий понял, что ляпнул лишнего, ‒ я ж не про тебя. Я про других фашистов. А к тебе я всем сердцем, да, как и к Ефим Маркычу! Он хоть и еврей, но не такой христопродавец, как другие!

Вася, скажыти мине уже что-то, во что мне не стыдно будет поверить... ‒ досадовал Ефим Маркович. ‒ У каждого антисемита есть свой приятель Рабинович, которому он в виде исключения не бьет морду.

Вася, ‒  угрожающе сказал Серега, ‒ там, откуда я родом, за неуважение к хозяевам дома гостей сталкивают ногой в живот в большую яму. ‒ И пояснил, наткнувшись на удивленные взгляды: ‒ Да, там, откуда я родом, у каждого есть специальная яма для гостей. Не слушайте его, Галина, Ефим Маркович, я его завтра на пятнадцать суток посажу! Пусть город метет, пользу обществу приносит!

Нет, ‒ важничал Василий, ‒ мы по-маленькому не ходим! На три года сажай, как политического!

Драки не случилось. Дурака-Ваську простили и снова говорили тосты, смеялись, хвалили Галкину стряпню, шикали на расшалившихся детей, по очереди кормили деликатесами собаку и снова выпивали.

Фима, друг, выпьем на брудершафт! ‒ кричал окосевший Василий, с трудом держась на ногах, и целовался с таким же пьяненьким женихом. ‒ С этого момента прошу мне тыкать!

В конце вечера, когда время уже перевалило за полночь, изрядно набравшийся молодожен взял финальный тост «на посошок»

Леля, ‒ заплетающимся языком сказал он. ‒ Леля, ты хороша, как рыбка к шаббату! Посмотрите на эту женсчину! Я глазами слезюсь от немова восхищения! Лучше иметь пятьдесят процентов в стоящем гешефте, чем сто в пропащем... Если меня кто спросит... «Изя, или вас не обижали женщины? Или они не делали вам кисло в борсчь и не заставляли сделать морду страданий на фотографической карточке?» И я скажу... «Или...» Тогда через пачиму вы не лежите себе на кушетке в своей одесской келье, а заместо этого покупаете диван и тащите его на последний этаж, как влюбленный поц? Потому что надо же что-то кушать... Я не умею сказать красиво, но я скажу от сердца... Леля, пятнадцать лет ‒ это срок даже для пожилого еврея, и зараз я вспоминаю тот пролижынь от пяток до литца, каким я имею с твоего характеру! Я нервничал тебя, ты мине делала биреминную галаву и вирванные годы... А зараз мине не кисло в борсчь обрасчать внимание на всяких глупостей... Ты закалила мой характер, как неугомонный трудоголик Корчагин закалял сталь! И что я имею тебе сказать? Ежели б тогда, на заре нашей романтической истории, я б тебе убил, то я б сегодня вышел!

Я дико извиняюсь, ‒ ледяным голосом сказала Ольга Пална, ‒ но спрашивается вопрос: на хер же ты мотал все эти годы мои нервы, если мог смотать свои дырявые манатки?

Потому что я люблю тебя, Леля! ‒ И Ефим Маркович рухнул на стол, подмяв под себя закуски.

    Праздничная помолвка подошла к своему официальному завершению. Мертвецки пьяного жениха бережно перенесли на новую постель. Васька посливал остатки спиртного в бутылку и тихо растворился в темноте. Серега долго курил у форточки, о чем-то тяжело вздыхал и игриво хватал Галку за полу халата. Та лениво отмахивалась, разбирая стол, и подавала Соне грязную посуду. Хантер валялся в коридоре, сыто позевывая.

А хорошо все же, когда люди находят друг друга, ‒ задумчиво сказала Галка. ‒ Когда себя находят... Тут же каждому свое... Помню, был у меня знакомый в девяностые, работал в Питерском аэропорту экспедитором. Знаешь, что такое экспедитор? Он, к примеру, чемоданы грузил и отвозил их из багажного отделения до самолета. И от самолета к багажному отделению. Зарплата ‒ ноль рублей хрен копеек, эти деньги даже пропить было невозможно. «Митя, иди в овощной! ‒ говорили ему. ‒ Или на кондитерскую фабрику имени Крупской. Или табачную фабрику имени Клары Цеткин. Хоть конфет или сигарет украдешь». «Нет! ‒ отвечал. ‒ Я не могу без неба!»