Лиана Коженкова: у меня нет телевизора, как и у многих граждан в нашей стране
Игорь Смирнов
Сегодня в нашей рубрике «Лица четвертой власти» — Лиана Коженкова, литературный редактор газеты «Пензенская правда».
— Лиана, как вы пришли — в профессию?
— Я училась, как в Пензе многие, в политехническом институте, а именно на прикладной математике. Мне не нравилось, но бросить учебу казалось невозможным из-за чувства долга перед родителями. От скуки писала конспекты левой рукой, а еще располагала текст на бумаге в виде мышиного хвоста и раза два прочла на лекциях всего Достоевского.
Но, кстати, к институту с тех пор и, особенно к преподавателям, отношусь с безмерным уважением.
Получив диплом, стала работать в одном из пензенских НИИ. Там не нравилось еще больше, но надо было отрабатывать три года, поскольку существовало обязательное распределение после вуза.
Месяца два продержалась, и тут, по счастью, в туалете НИИ, в котором, как известно, как в бане, все равны, не уступила некоей даме кабинку, или, может, держалась слишком независимо. Дама сделала замечание, я ответила, что ее мнение меня не интересует.
Был жуткий скандал. Дама, которая, как выяснилось, пользовалась особым расположением руководителя НИИ, требовала наказания.
Но предъявить, по сути, было нечего. И к удовольствию обеих сторон, я предложила разрешить мне уволиться, несмотря на обязательное распределение.
Тут-то и пригодились рассказы, которые я писала на лекциях по дифференциальным уравнениям. Редактор только что открывшейся газеты «Заречье» их одобрил, и меня взяли в штат. На следующий день я нагваздала свою первую в жизни заметку — про спортсменку.
Ну вот, с тех пор пошло-поехало.
— Где вы работали?
— Журналисты редко бывают верны какому—то одному изданию. У меня было две главных газеты в жизни — «Пензенская правда» и «Молодой ленинец», в которых я работала по несколько раз в разные годы, и это не считая мелких увлечений типа «АиФ в Пензе», «Жизнь-Пенза» и еще пара-тройка изданий.
Уже лет десять я в «Пензенской правде», которая, на минуточку, трижды, а, может и больше, становилась лучшей газетой России.
— Согласны ли вы с утверждением, что журналистика — это четвертая власть?
— Отчасти. Считаю, что вообще умное слово, настоящее, и аргументированная позиция, как солнце лед, способно растапливать несправедливость, влиять на умы. Поскольку журналисты работают со словом, они возможность влиять на умы имеют в большей степени, нежели те, кого называют простыми смертными. Но и только.
Считать, что наши СМИ кто—то боится из власть придержащих, я бы не рискнула.
Но это про местные издания. Что касается «больших» газет, то однозначно — да.
Снимаю шляпу перед коллегами из «Новой газеты», изменившими отношение страны к группам смерти. Или защитившими эксперта из Лунинского НИИСХ.
— Вы говорите про газеты. Но их же не читают! Считаются, что они вот-вот умрут.
— Недавно была акция на «Дожде», они предлагали стать их потребителем за смешные деньги, сбросили цену чуть ли не в десять раз. Но я отказалась, хотя тоже с уважением отношусь к этому ресурсу. Смотреть телевизор или слушать «Эхо Москвы» — долго. Читать сайт «Эха Москвы» — гораздо быстрее. Поэтому те, кто привык потреблять информацию в системе, все равно выберут печатное слово. Ну, может, не на бумажных носителях, а на электронных.
Поэтому я верю, что классические газеты не умрут, а всего лишь «перейдут» в компьютеры. Именно газеты — объемные тексты, а не только короткие новости.
Кстати, у меня нет телевизора, как и у многих граждан в нашей стране, да и в Пензе тоже. Его также нет в семьях моей взрослой дочери и сына.
— Что для вас журналистика?
— В разные годы я хотела разного. Когда-то — изменить мир. Да просто выпендриться. А сейчас в большей степени, хотя это было всегда, мне нравится журналистика возможностью общаться с большим числом интересных людей и бывать в тех местах, где я вряд ли побываю в обычных обстоятельствах.
Ну, например, я была на операции по удалению опухоли мозга, и меня поразило, какие грубые и в то же время сложные манипуляции можно проделывать с черепом человека благодаря тому, что человечество придумало и довело до совершенства анестезию! И еще я была впечатлена, как настраивались на операцию двое — доктор и пациент, один — деловито, с прицелом на будущее, а другая, как будто подводя итоги. Никто не произносил слов, но это было как звездное небо — когда смотришь на пульсирующие точки, а видишь миры.
Люди — удивительные! Пензяки — удивительные! Из недавнего — я познакомилась с лучшим маляром Пензенской области—2019 Татьяной Родькиной. Она напомнила мне героиню фильма «Брак по-итальянски», которую играет София Лорен. Татьяна Родькина тоже всегда улыбается! И тоже расплакалась только в момент триумфа, когда, казалось бы, надо радоваться. А еще я довольно много усилий предприняла, чтобы разыскать объект, где она работает, это другой конец города, а когда разговорились, оказалось, что мы живем в одном доме!
Понимаете, если бы не моя работа, я бы, наверное, знала Татьяну Сергеевну (если б знала!) как просто соседку, а благодаря журналистике, она для меня — Филумена Мартурано.
И таких историй — бесконечное множество.
— Несмотря на то, что вы работаете давно…
— Да, с 1990-го.
— …как творческий человек вы наверняка строите планы. О чем хотелось бы еще написать? Какие, быть может, профессиональные навыки отточить?
— Я не знаю, чего хочу, но знаю, чего не хочу.
Сравнительно недавно скончалась журналистка, которая в свое время была, бесспорно, звездой местного масштаба. Меня, кстати, удивило, что ее не пришло проводить в последний путь старшее поколение областных и городских чиновников, хотя ее известность и любовь среди публики, как мне казалось, к этому обязывали. Да и публика тоже не пришла. Собрались только коллеги, корифеи, те, так сказать, из чьих слабеющих рук в свое время мы приняли выпадающее знамя борьбы с живым началом. Вернее – борьбы добра против зла. Неважно.
Я сгущу краски. Это были восставшие из могил. Рухлядь, в которую рано или поздно (если повезет и мы не умрем молодыми) все превратимся. И разговоры были под стать. «Такой-то помер или еще трепыхается?» — «Трепыхается, но у него то — то и то —т о (перечисление диагнозов)».
«Как дела, Петя?» — «А?» – «Дела как, спрашиваю?» — «Операцию перенес. Надо еще одну!»
И все они были одеты, такое чувство, в то, что покупалось лет пятьдесят — сто пятьдесят назад — светло-серое, скучное, мрачное.
Я была под впечатлением недели две. Просто раздавлена. И дала себе клятву, что буду покупать яркие вещи в старости, даже если буду испытывать равнодушие к одежде.
Вот таким журналистом я быть точно не хочу — уже равнодушным ко всему, в первую очередь к себе, к тем, кто нас любит и помнит как сильных и гордых.
Мне кажется, что это важнее, чем оттенки наших политических пристрастий...
А что касается пристрастий, то мне ближе всего «сочувствие ходу жизни в целом», как формулировал Сергей Довлатов.
Кстати, обожаю его «Компромисс». Великая книга. И до сих пор ничего не устарело. Все в журналистике так и есть.
Я тоже по-своему придерживаюсь компромисса. Ведь за почти тридцать лет, в каких бы изданиях не работала, почти всегда писала и пишу под псевдонимами. Разными.
— А почему?
— А потому что еще не наступили времена, когда бы то, что я пишу, и думаю на самом деле, полностью совпали.