Учёный Михаил Гельфанд о культуре, науке и «хождении в телевизор»
Одним из хедлайнеров «Витамина науки» стал биоинформатик, доктор биологических наук, член Европейской академии, заместитель директора Института проблем передачи информации РАН, член совета Просветительского Фонда «Эволюция» Михаил Гельфанд, который прочел лекцию по молекулярной палеонтологии в первый день фестиваля.
Популяризация науки занимает далеко не последнее место в деятельности Гельфанда: ученый немало времени посвящает выступлениям на различных просветительских мероприятиях, пишет достаточно много научно-популярных статей по своей дисциплине в интернете. Кроме того, Михаил Гельфанд считается заметной фигурой в плане общественной активности: он является одним из основателей сетевого сообщества «Диссернет», занимающегося выявлением злоупотреблений, махинаций и подлогов в области защиты диссертаций и присвоения учёных степеней в России.
Стало интересно поговорить с учёным именно о том, насколько сложно в данный момент в России продвигать науку, что для этого можно и нужно делать, и насколько общество наукоориентировано на данном промежутке времени в нашей стране.
— Каждый раз, когда вам приходится объяснять с нуля, что такое биоинформатика и чем вы собственно занимаетесь, не испытываете ли вы раздражения?
— Я довольно давно читаю лекции, ведь невозможно готовить новый курс каждый год: содержание остается одним и тем же, да и приемы не меняются — в одном и том же месте ты рассказываешь один и тот же анекдот. Так что с одной стороны, это часть лекторского навыка, с другой — я стараюсь не делать это всякий раз совсем уж одинаково: и вопросы по-разному формулируются, и контекст бывает разный.
— Как сделать науку популярной?
— Наука была очень популярна в 60-е годы, причем везде, не только в Советском Союзе (дискуссии о физиках и лириках, фильм «Девять дней одного года», ранние Стругацкие), это был такой романтический для науки период, то же самое было в Штатах. В этом смысле мы сейчас живем в эпоху реакции, считается, что от ученых скорее больше вреда: ученые все генно модифицируют, климат портят и прочее.
В авторитарном обществе продвигать науку легко: надо просто в телевизоре показывать вместо «Дома-2» хороший научпоп, давая много денег на то, чтобы его делать, и общество будет другим. Но в какой-то момент это войдет в противоречие с авторитаризмом. Я думаю, «Дом-2» процветает ровно затем, чтобы этого противоречия не возникло. Привычка думать независимо не ограничится естественными науками, человек начнет думать и дальше.
Может ли такое быть в демократическом обществе — вопрос интересный, но как на него ответить, я не знаю. Вообще, любой человек идет по линии наименьшего сопротивления, и читать про размер задницы Ким Кардашьян — это гораздо интереснее и проще, чем разбираться в особенностях бактериального микробима Ким Кардашьян. Но при этом все-таки есть какие-то культурные традиции, когда быть невежественным неприлично. И тут опять-таки интересная ситуация в нашей стране: в российской традиции культура прежде всего подразумевает гуманитарную культуру.
Культурный человек — это тот, кто знает историю, читал Толстого, на худой конец, слушает Чайковского, но при этом он может быть антивакцинатором, любителем гомеопатии и антиГМОшником, не понимать каких-то базовых вещей про статистику и даже просто арифметику — и это считается нормально. Вот недавно была эта история с гомеопатией, и куча приличных людей с гуманитарным бэкграундом очень резко наезжали на биологов, мотивируя свою точку зрения простым «а моей теще помогло».
— Современный российский ученый должен сам заботиться о том, чтобы пропагандировать свою науку?
— Сейчас любой российский гражданин должен сам заботится о себе, потому что больше о нем позаботиться некому при том распаде государственных институтов, который мы наблюдаем. Единственное, что может происходить разумное — это самоорганизация гражданского общества, в частности, на уровне профессиональных объединений.
Вольное историческое общество у нас замечательное, например. Мы в «Эволюции» (просветительский Фонд «Эволюция» создан в 2015 году для популяризации науки, научного мировоззрения и рационального мышления в России, занимается созданием собственных некоммерческих просветительских проектов и поддержкой на конкурсной основе уже существующих инициатив, — прим. авт) что-то пытаемся делать: устраиваем слеты просветителей, организовываем фестивали, лекции и прочие мероприятия.
— Занимаются ли ваши коллеги «прокачиванием» необходимых для продвижения, популяризации навыков — умения интересно подать свой материал, увлечь аудиторию, использовать Интернет и прочее?
— Кто занимается, кто нет — все зависит от темперамента. Один из проектов фонда «Эволюция» — это школа лекторов: собираются люди, которые хотят что-то рассказывать и учатся тому, как это наиболее правильно и эффективно делать. Все большее распространение получают сайнс–слэмы («научные бои» — образовательно-развлекательный формат обучения, — прим. авт), в Политехническом музее, например, есть научные бои, где люди занимаются перед выступлением с профессиональными тренерами.
Такого довольно много, но опять же в советской еще традиции было принято заниматься наукой, но не принято рассказывать («хвастаться», огрублять, недоговаривать, фу-фу). Были отдельные популяризаторы, но они не были учеными; из контрпримеров — Ферсман, Воронцов-Вельяминов, не знаю кого еще вспомнить. Среди биологов, пожалуй, никого не знаю. Был Н.Н. Плавильщиков — чудесный автор книг по биологии для школьников, но, насколько я понимаю, он не был действующим ученым.
Российские ученые в этом смысле не дотягивают до мировых стандартов; пользуясь вашей терминологией — скиллы продвижения у них прокачаны очень плохо — это очень заметно. Почему одни и те же люди ходят в телевизор в качестве экспертов? Почему меня, например, зовут в телевизор?
На самом деле с радостью бы не звали, потому что всякий раз телевизионщики сидят, как на иголках: не скажу ли я чего-то лишнего? Но деваться некуда, ибо спикеров на самом деле примерно полтора, а контент нужен. Люди, которые гораздо профессиональнее меня, могли бы про что-то рассказать, не любят это делать, «в телевизор» для них ходить неприлично или есть негативный опыт: кого-то когда-то подвели, сделав из его слов нарезку, и комментарий человека оказался в совершенно неожиданном контексте.
Советские ученые никогда не общались с налогоплательщицами, и от налогоплательщиков ничего не зависело. А начальству они умели объяснять, с учетом пятилетнего плана и прочего — этот навык до сих пор сохранился хорошо. Западные, особенно американские университеты, научные общества, отдельные ученые ведут себя совершенно иначе. Тратится огромное количество усилий на то, чтобы объяснять всем: учителям, конгрессменам, меценатам, да и много кому еще, что, к примеру, математика — это круто. От того, насколько убедительно ты объяснил, что то, чем ты занимаешься,важно и, в конечном счете, полезно (только главное не обещать, что результат будет быстрым: поймают и побьют), — от этого реально зависит бюджет науки.
Когда общий бюджет на науку определен, начинаются «бодания», к примеру, биологов с физиками, потому что каждый объясняет, что именно его область более важна. Мне время от времени присылают на рецензирование проекты на гранты европейские, американские, так там есть специальный раздел «public outreach», о том, как вы это будете объяснять публике.
Между прочим, сейчас один из критериев успешности работ научного института по версии Минобрнауки считается частота упоминаний в СМИ. И очень многие из моих коллег над этим потешаются, мол, мы теперь вместо научных журналов будем в «Комсомольской правде» публиковаться, но это они зря. В разумных институтах довольно сильные пресс-службы. Источник фото: фото Натальи Мокрецовой