Внеклассное чтение. Зофья Посмыш «Пассажирка»
Композитор непростой судьбы — польский еврей, живший в СССР, Вайнберг написал оперу в 1968 году. Но несмотря на высоко оцененную специалистами музыку (композитор работал в стилистике близкой к Шостаковичу и Прокофьеву), к постановке опера была запрещена, власть боялась, что либретто вызовет немало параллелей с советскими лагерями.
И тут стоит обратиться к первоисточнику и попытаться понять, что именно отличает повесть польской писательницы Зофьи Посмыш от других антивоенных повестей, что я и сделала. С 1942 по 1945 году Посмыш находилась в концлагере Освенцим. В литературе она дебютировала сразу же после окончания войны книгой воспоминаний «Знаю палачей из Бельзена».
Толчком к созданию «Пассажирки» послужила поездка писательницы в Париж спустя несколько лет после окончания войны. Во время прогулки Зофья Посмыш внезапно услышала резкий голос женщины, говорившей на немецком, который напомнил ей голос надзирательницы из концлагеря. Оказалось, что она ошиблась, однако сам вопрос о потенциальной встрече заключенной и надзирателя, о том, что в таком случае могло бы произойти, стал настолько волновать писательницу, что появилась сначала радиопостановка, затем телеспектакль, а в 1962 году Посмыш написала повесть.
Нередки случаи, когда бывшие заключенные писали свои воспоминания, но чтобы именно бывший узник попытался так откровенно и ярко представить образ мыслей немцев, работавших на фашистский режим, — такого, пожалуй, никто не ожидал. Жертва, очевидец описывает происходившее с точки зрения палача — это не просто литература, но и своеобразный акт мужества и гуманизма
Анна-Лиза — респектабельная немка, плывущая на огромном пароходе вместе со своим мужем-дипломатом Вальтером в Южную Америку. Никто, даже муж, не знает всей правды о прошлом Анне-Лизы, она и сама давно уговорила себя забыть, что были в ее биографии несколько лет работы надзирательницей в концлагере, но на борту парохода есть пассажирка, которая очень напоминает ей Марту — заключенную, с которой по воле судьбы у нее сложились особые отношения. И Анне-Лизе становится страшно.
Она делится с мужем своими переживаниями и рассказывает о событиях, которые как оказалось, не так-то просто изгнать из памяти.
С одной стороны, Анне-Лизе сложно себя упрекнуть: она была настоящей гражданкой своей страны, верила идеям своего лидера и шла работать на благо Германии. Юная девушка не предполагала, что именно ждет ее в концентрационном лагере: с первых же дней ей стали отвратительны и условия содержания заключенных, и обращение с ними, и несправедливость жестоких наказаний, но что она могла поделать? Это же система. Анне-Лиза благодарила судьбу, что ей не приходилось работать с живыми: ей досталось место на складе вещей, конфискованных у задержанных и снятых с мертвых. Однако через какое-то время ей потребовалась помощь и предстояло сделать непростой выбор среди множества женщин-заключенных. Этот выбор мог многое изменить в судьбе узницы, давал по крайней мере какие-то преференции и возможность выживать.
Анне-Лиза выбирает полячку Марту. Почему? Потому что не видит в ее глазах обреченности, страха, раболепия, унижающего заискивания перед фрау надзирательницей — Марта держится особняком. Она нужна ей для самооправдания и спасения собственной души. Анне-Лиза выбрала самую достойную кандидатку в плане силы духа, потому что осознает: просто быть не должно, очищение от налипшей фашистской грязи — процесс сложный и долгий. Анне-Лиза несколько раз спасает Марту от смерти, способствует ее переводу на более-менее несложные работы, позволяет видеться с женихом, и все ждет, когда свободолюбивая и гордая полячка выразит ей благодарность хоть жестом, хоть взглядом, но этого не происходит. Узница никак не хочет признавать свою тюремщицу благодетельницей, отпущение грехов задерживается.
Когда читаешь эту повесть, то поражаешься тому, как тонко Посмыш выводит читателя сначала в нейтральное поле морали: ты сам должен сделать выбор — считать ли Лизу таким уж безнадежным персонажем или все-таки сделать скидку на ее внутренние метания и, что называется, дать ей шанс. Ведь она вовсе не была садисткой, никогда не принесла физического вреда ни одному заключенному, старалась по мере сил помогать. В этом персонаже воплощены те самые немцы, которые не хотели причинять зла, те самые винтики государственной машины, у которых вроде как не было возможности действовать иначе.
Но в то же время, если у тебя есть сердце и совесть, то долго в этом поле ты не простоишь. Неплохие черты у Анне-Лизы есть, но странным образом все замешано с осознанием собственного превосходства и стремлением его доказать, получить индульгенцию. А сколько брезгливости и даже зависти…
Есть Марта и ее взгляд, стойко выдерживающий любую новость, бездна, в которую как участливо ни заглядывай — увидишь только ледяную ненависть к режиму, отнявшему у тебя свободу, близких, здоровье, будущее. Вся повесть пронизана этим взглядом, так-то на мой взгляд – вариантов нет.
Посмыш не останавливается и исследует следующий круг живших в то время людей, которые не были задействованы на военной службе и в подразделениях СС. Обычные немцы, которым нравится порядок и точность, милые и законопослушные обыватели, которые продолжали работать учителями, булочниками, таксистами, встречаться с друзьями и заводить семьи. Муж Анне-Лизы как раз вроде бы из таких, он считает себя совершенно непричастным к подлостям фашизма, уверяет встреченного на пароходе американца, что даже не догадывался о том, что творилось в это время, но, что характерно, и не хочет ничего узнавать об этом.
Вот что говорит Вальтер своему собеседнику:
Я верю вашему рассказу о человеке, который прожил пятьдесят лет рядом с Дахау и сказал вам, что не знает, что там творилось. Большинство немцев отвечает в подобных случаях: «Не знаю». Они не знали тогда, когда дымились печи крематориев, когда они принимали в качестве «помощи» разные вещи, оставшиеся от казненных, — почему же они должны знать теперь, когда «исторический подход» дает им возможность смотреть на события издалека, сохранять высокомерное равнодушие? Ведь нельзя ни от кого требовать эмоционального отношения к истории, а это уже история. И даже не история, а историческая сказка, (…) Почему же они должны отдавать предпочтение именно этой сказке? Отдавать ей предпочтение — значит признать ее реальностью. А этого они хотеть не могут.
Вопрос коллективной вины встает в повести очень остро и, несмотря на то, что у каждого есть право думать по-разному на тему переосмысления прошлого наций и государств, забывать о том, что происходило, нельзя.
Видимо этих тем испугались в Минкульте, запретившем постановку «Пассажирки» в СССР.
Хотя в нашей стране до сих пор нет четкого понимания, что делать с прошлым.
Зофья Посмыш еще жива и периодически дает интервью, отрывок одного из них хочется привести в завершении:
«Холокост — это что-то беспрецедентное в истории мира. Об этом нельзя забыть, потому что память о нем — предостережение. Но не для тех, кто хотел бы такие идеи снова воплотить в жизнь, а для миллионов приличных, порядочных людей. Чтобы они не дали вовлечь себя во что-то подобное. Сегодня происходят очень тревожные вещи. Прежде всего это касается молодых людей. Они должны знать, чем грозят такие идеологические системы, которые опираются на человеческую гордыню. Потому что молодежи легко внушить уже в школе, что они великие, самые лучшие, а все остальные должны лежать у их ног. Но это неправда».
Источник фото: m.tvc.ru