Внеклассное чтение: Пена дней
В каком-то смысле мне повезло: я не знала о парадоксальности, о фантазийности «Пены дней» ничего вплоть до начала чтения. Я просто знала, что это культовая вещь, но из какого, собственно, она культа — имела смутные представления. Правда, помнила откуда-то, что Виан был джазовым музыкантом, и красноречивый эпиграф о том, что «на свете есть всего две вещи, ради которых стоит жить: любовь к красивым девушкам, какова бы она ни была, да новоорлеанский джаз... все» настроил на некий музыкальный тон, однако джаз со страниц книги пошёл откуда и не ждали. Джаз оказался не темой книги, а в какой-то степени литературным стилем.
Первые же страницы вызвали некое странное чувство: мне показалось, что текст полон опечаток. Что автор просто играет образами, но все идёт по плану. Однако все это достаточно быстро сменилось сумасшедшей игрой слов, неологизмами, абсурдистскими настроениями. Импровизация и фантазия Виана очень лихо стали маскировать основную тему, так лихо, что в определённый момент сбитый с толку читатель может начать барахтаться в потоке сознания, а кто-то, пожалуй, может и утонуть. Однако, если философия джаза вам хотя бы немного знакома, вы знаете, что основная тема никуда не денется. В литературе, как и в жизни, сложно придумать новый, особенно «вечный» сюжет.
И такие запоминающиеся маркеры «Пены…», как пианоктейль, платье с кованой решеткой на спине, затягивающееся новым стеклом разбитое окно, выращивание калиброванных винтовок посредством тепла человеческого тела, приобретающая форму сферы от звучащего с пластинки джаза комната и прочие яркие предметы и явления — всего лишь декорации, штрихи, нюансы, а главное в книге — темы любви и выживания.
Читая начало «Пены дней», невольно вспоминала Хармса, то есть мне его откровенно не хватало, не хватало его пустого супа — завязка Виана слишком беззаботна, вычурные аллегории и придуманные диковины сыпятся из рога изобилия словно бы от скуки, от мелкости жемчугов (главный герой — сибарит и богач, окружающие его девушки и друзья-богемны, юны и прекрасны). Но как только в сюжете появилась боль, и жемчуга пошли с молотка, то произведение словно раскрылось, импровизации обрели особый смысл.
Эту книгу, бесспорно, экранизировали — и не раз, но на мой взгляд для того, чтобы полнее её почувствовать (хотя она и так весьма настырна и бьет через край пространства, отводимого простым читателем простому произведению), необходимо и достаточно послушать лейтмотив любви главных героев — Chloe в аранжировке Дюка Эллингтона, в которой труба как никогда напоминает человеческий голос, ну и возможно ещё пару джазовых вещей.
Источник фото: www.newyorker.com