Неубедительная трагедия. Фильм «Убийство священного оленя»
Только ленивый не упомянул, что «Убийство священного оленя» греческого режиссера Йоргоса Лантимоса напрямую содержит отсылку к трагедии Еврипида «Ифигения в Авлиде», однако все завязки с Еврипидом — дело тёмное. В ряде интервью режиссёр признавался, что параллели обнаружились уже после того, как идея и сценарий оформились в более-менее слаженную историю и, как мне кажется, не лукавит.
Лукавство, да что там — настоящий разумный ход для творца из Греции — как раз в том, чтобы продемонстрировать свою «греческость» почтенной публике фестивалей и начитанным зрителям. И коль уж старый как мир и совершенно наднациональный сюжет возмутительного преступления и подобающего возмездия может зацепиться хоть за какую-то цитату из произведений вечного и бессмертного искусства, то почему бы и не зацепиться? Глядишь — и уедешь на подножке в ту же вечность.
Мой ироничный тон не адресован создателям фильма: у Лантимоса и его команды получилось яркое, хладнокровное и монументальное кино, настолько условное и театральное, что непонятно чего пугаться.
Иронизирую я над чересчур серьёзным и однобоким отношением ко всему происходящему в кадре, которое весьма ощутимо сопровождает этот фильм, но кто или что вдохновляет на такое отношение — вот в чем главный вопрос.
А что же, собственно, происходит? Преуспевающий кардиохирург Стивен (Колин Фаррелл) с женой Анной (Николь Кидман) и детьми Ким (Раффи Кэссиди) и Бобом (Санни Сулджик) живёт в престижном районе большого города, в прекрасном доме с садом. Все атрибуты правильной, респектабельной жизни налицо: идеальные семейные ужины, послушные дети, распределенные обязанности и такое неукоснительное соблюдение всех договоренностей и границ, что понимаешь — это не по-настоящему.
Разве что дети никак не договорятся между собой, кому гулять с собакой, а кому поливать растения в саду.
Анна — эталонно сбалансированная современная женщина: целый день она ведёт дела в собственной клинике, успевает возить детей на музыкальные занятия, вечером непринужденно мечет ужин с фирменными блюдами, ночью с покорностью и знанием предмета обслуживает все фантазии мужа.
Стивен блестяще делает операции на сердце, выступает на престижных конференциях с докладами, невозмутим и отстранённо-великолепен, волнуют его исключительно проблемы первого мира, в котором он живёт: выбор ремешка для дорогих часов или что-то подобное.
И, наверное, его волнует Мартин (Барри Кеоган). Этот подросток — самый загадочный персонаж фильма. Мартин и Стивен регулярно встречаются, пьют кофе, несколько вымученно разговаривают, Стивен периодически делает ему подарки, словно по учебнику психологии снисходительно заставляет себя выслушивать его болтовню.
Мартин поначалу выглядит таким вежливым, благодарным, в какой-то степени ранимым и зависящим от Стивена и его настроения. Вообще, все что между ними происходит идеально укладываются в схему отношений отца и когда-то брошенного, но вновь обретенного ребёнка: со скрипом складывающиеся разговоры на слишком общие темы, неуверенные шаги навстречу друг другу, встраивание новых правил и пунктов в расписание привычной жизни.
И начинающиеся со стороны недолюбленного, лишенного чего-то долгое время человека манипуляции и рост претензий тоже идеально иллюстрирую подобные отношения. Мартин напористо отвоевывает все новые пространства в жизни Стивена: он знакомится с его семьёй, очаровывает его подрастающую дочь Ким, постоянно приходит в клинику, устанавливает правила встреч, капризничает и требует все больше внимания. А в дальнейшем и жертв, причем очень крупных. Мистическим образом накопившийся гнев Мартина обрушивается на детей Стивена в виде чудовищных болезней.
Только вот не сын он Стивену. И очень зря!
На мой взгляд, Лантимос преуспел именно в иллюстрировании целого ряда других греческих вечных историй — мифов о богах и их подраставших в тайне ото всех сыновьях от земных женщин.
Стивен — идеальный архетипичный Бог: живёт в райских кущах, вершит человеческие судьбы (не забываем, он — кардиохирург), бесстрастен, деятелен, неуязвим, бородат в конце концов. Мартин — идеальный брошенный сын языческого бога: дерзкий, уверенный в своих правах, постоянно соревнующийся с родителем в разных областях и наделённый знанием божественных болевых точек с возможностью на них давить.
Не сын, тогда изгнанник, ошибка, который открывает свой несимпатичный филиал для размещения душ, а бог-отец решает спасти как можно больше этих самых душ от данного филиала, принося в жертву сына — тоже знакомая линия. Но создается впечатление, что именно на этапе, на пике развития этих тем, режиссёру попалась та самая трагедия с оленем и линия с дочерью тоже оказалась любопытной.
И вот тут все смешалось в кучу: олени, люди, кровь и кетчуп, бороды вот-вот отклеятся, фанерные декорации рухнут, и о том, чтобы серьёзно относиться к происходящему и начать подозревать героев в муках выбора, душевных метаниях не может быть и речи.
Как визуальное произведение «Убийство священного оленя» практически безупречно. Саундтрек к картине подобран великолепно: диапазон выбранной музыки от Шуберта до Губайдулиной иллюстрирует происходящее просто идеально, на выходе вдруг осознаешь, что самые напряженные моменты картины созданы именно за счёт музыки и картинки.
Одним из самых сильных моментов картины, пожалуй, можно назвать еще ощущение фатальности, возникающее от невозможности постановок диагноза и, следовательно, дальнейшим действиям по лечению стремительно врывающихся в жизнь детей Стивена ужасных болезней. Но эта линия как-то не доведена до предела, слишком быстро и хладнокровно по сюжету адаптируются все герои к неизбежности, зрителю прямо-таки тоже ничего другого не остается.
Все актеры на своих местах и играют свои роли прекрасно. В образах Фарелл и Кидман неизбежно угадываются какие-то их предыдущие работы, оба ключевых актера «УСО» давно и успешно совмещают в своих карьерах съемки в мейстримовых лентах и авторских картинах. Очень впечатлили работы всех детей-актеров, сценарий таков, что удивляешься душевной силе этих ребят: даже если их не до мозга костей накачали общим смыслом истории, каждому из них нужно иметь недюжинную выдержку и крепкую психику для своих сцен.
Мало кто упоминает об этом, но «Убийство священного оленя» — настоящий вызов современному детоцентричному миру. Некоторые высказывания и действия из этого фильма сейчас в публичное пространство выносить в какой-то степени позорно и негуманно, однако нельзя сказать, что этих явлений нет: физическая и психологическая жестокость по отношению к детям, тоска по «старым добрым» временам, когда можно было применять самые разные наказания и требовать безоговорочного послушания ушли в тень, утратили легитимность, но не исчезли.
Если бы постановщиком подобного фильма выступил, к примеру, Тарантино, можно было бы спокойно позволить себе иронию и с долей чёрного абсурдного юмора отнестись к тому, что происходит в последней четверти фильма. Ибо трагедия превращается в фарс: зритель не вжимается в кресло и не цепенеет от ужаса, не вовлекается в размышления и не движется к катарсису, а лишь хмыкает при новом витке фантазии режиссёра.
Наверное, к Лантимосу тоже стоит позволить так относиться, потому что в таком случае «Убийство священного оленя» обретает некий пародийный оттенок и оправдывает все происходящее. Очень бы хотелось знать, заложена ли создателями фильма возможность так его воспринимать или все серьезно и оттого — совсем неубедительно. Источник фото: https://www.kinopoisk.ru/