Стеклянный пол
Мы все живем на тонком стеклянном полу. Под которым черная бездна. Мы расставляем на этом полу мебель, застилаем его коврами, смеемся, разговариваем, любим, ругаемся, ходим по нему. Не замечаем трещин. Пока беда не коснется нас…
Есть у нас тут почта в соседней деревне. Почта очень для москвича колоритная — изба–пятистенок с печью. Полуразвалившаяся. Ее почтальон сама топит. Где дрова берет, я не подумала спросить. Почта обслуживает пять окрестных деревень в радиусе примерно пяти километров. В том числе разносит пенсии. Машины, естественно нет. Работают два почтальона, одна на доставке, другая, непосредственно на почте.Это предисловие.
Сегодня поехали на почту за посылкой. Сидит одна почтальон, грустная. У нас с ней неплохие отношения, я спросила о причине плохого настроения. Оказалось, коллега ее умирает.
Коллега — та, которая разносит пенсии и почту по деревням — больна раком. Пыталась лечиться, но больница ближайшая у нас в 15 км. Даже не больница — амбулатория (так на вывеске написано). Так вот, молодая еще женщина, 40 лет, пыталась лечиться, какими-то путями даже смогла пройти химию в Москве, но ничего не помогло, и в субботу, приехав на работу, упала и уже не поднялась. На велосипеде на работу они ездят. И по сугробам, вероятно, тоже. Вот слезла с велосипеда и упала.
Нашли мужичка с машиной, отвезли ее в эту амбулаторию, там ей назначили какие-то таблетки обезболивающие и отправили домой — умирать.
У женщины сын — четыре года. Зарплата 2600. (Две тысячи шестьсот рублей. Прописью, чтобы не подумал никто, что я ошиблась).
Это как-то опять пролог, получается. А вот теперь то, о чем собственно я.
Не о Кобзоне и его лечении, как вы могли подумать.
И не о зарплате в 2600 (две тысячи шестьсот российских рублей в месяц), в то время, как жена цапка пытается через суд разблокировать «личные счета» с шестью миллионами американских долларов. Честно заработанных.
И не о том, что подобная история — очередное фактическое доказательство, что бога нет. Потому что невозможно представить, что есть нечто, имеющее контроль над подобной ситуацией, и допускающее, чтобы женщина, прожившая жизнь в аду (потому что умирающий человек, приходящий на работу, за которую ему платят 2600 рублей в месяц по определению не может жить более–менее нормально), умирала, осознавая, что умирает, что оставляет четырехлетнего сына в долбаный волшебный новый год на мужа, который, как водится, страшно с горя запил. Я не могу даже представить запредельности ее отчаяния и горя.
Я о другом. О том тонком стеклянном полу, на котором мы все живем. И под которым черная бездна. Мы расставляем на этом полу мебель, застилаем его коврами, смеемся, разговариваем, любим, ругаемся, ходим по нему. Не замечаем трещин. И вообще, очень стараемся не замечать его. Массу усилий прикладываем.
А иногда, вот так, периферийным зрением увидим его — и мурашки вдоль позвоночника и волосы, буквально, дыбом.
Ну, то есть, я столько много написала о тривиальном и очевидном — о сострадании и облегчении.
Облегчении просто потому, что все значимые для меня люди живы и более-менее здоровы. Этого достаточно, чтобы мой стеклянный пол казался толще, чем он есть на самом деле. Ведь в любую секунду у любого из нас он может лопнуть под ногами и отправить нас в бездну кошмара.
Зачем писала? Думаю целый день над этим. Отвлечься не могу.
*Специально для «Пенза–Онлайн»
Источник фото: fast-images.ru