Пензенская Шурочка Азарова: история из фронтового дневника
Девять ветхих страничек
…да и вообще об этой истории никто и не узнал бы, кроме непосредственных участников, если бы не работник станции Пенза III Тимофей Фролович Ошкин. Во время войны Ошкин вел дневник. Сегодня его рукопись — девять ветхих потемневших от времени листков, исписанных мелким убористым почерком — хранится в музее депо.
В ноябре 1943 Ошкина призвали в армию. Он пишет:
«…на станции Пенза II мы помылись в бане, подали состав, мы погрузились в вагоны, попрощались с родителями (меня провожала мама) и поехали на Дальний восток. Ехали больше месяца».
В одной теплушке с Ошкиным, помимо всех прочих, оказался молодой солдатик Николай Киселев. Странный это был солдатик — разговаривал он мало, товарищей сторонился, в баню с остальными не ходил. Хотя баня была большой роскошью — за весь месяц возможность помыться по-человечески выдалась только дважды, так что пренебрегать ей не было никакого смысла.
Киселеву поудивлялись, да и оставили это дело — не до того. Только однажды под Красноярском произошла и вовсе непонятная история. Паровоз остановили, чтобы пополнить запасы воды. От резкого торможения весь состав дернулся. А в вагоне Ошкина все как раз собрались возле печки, на которой стоял котелок с кипятком. Котелок опрокинулся аккурат на Киселева, ошпарил тому руку и ногу. Видно было, что Киселеву больно, но он наотрез отказался идти в санитарный вагон. Так и поехал дальше.
Спустя месяц наконец прибыли на место назначения — станцию Галёнки неподалеку от Уссурийска. Оттуда — тридцатикилометровый переход до села Новогеоргиевка, где Ошкина распределили в первый взвод первой роты первого батальона 158 стрелкового полка 190 дивизии. В этой же роте оказался и Николай Киселев.
Голод и тревоги
И закрутилась новая жизнь – занятия в казармах и на сопках, строевая подготовка, упражнения на турниках и брусьях, редкий отдых на жестких трехэтажных нарах. Однажды, ранней весной 1944 года взвод подняли по боевой тревоге — поступили информация о том, что японцы готовят вооруженную провокацию на границе. Сутки бойцы простояли в траншеях. Костры разводить не разрешалось. Воздух над позициями, казалось, звенел от напряжения — все с минуты на минуту ожидали начала обстрела. Но все разрешилось миром — на следующий день взвод сняли с караула и отправили отсыпаться.
Летом Ошкина снова отрядили на границу в двадцати пяти километрах от Новогеоргиевки, и их пути с Киселевым разошлись.
«Граница зевак не любит, — записал Тимофей Фролович в дневнике. — Даже по ночам в туалет поодиночке не ходили. Проснешься и сидишь у дневального, ждешь, пока следующий товарищ проснется».
Все пришлось изведать: и тяготы, и тревоги, и голод. Ошкин вспоминает, как по дороге на опорный пункт помощник командира взвода Ильичев подстрелил фазана. Пришел на опорный, бросил тушку в угол, чтобы ощипали, а после смены вернулся и никак не может найти фазанью голову. Спрашивает: «не видел кто?».
А один из солдат и отвечает: «я ее съел давно». «Сырую?». «Сырую».
«Кто будет смеяться — того под арест!»
Несколько месяцев Ошкину выпала возможность сопровождать комсорга до Новогеоргиевки. Там он свиделся с товарищами и узнал новость — что Николай Киселев на самом деле никакой не Николай, а Маруся. Что сбежала она на фронт вместо заболевшего брата.
Открылось это все случайно: Маруся Киселева подхватила грипп и приказным порядком была направлена в батальонный медпункт. Где и созналась во всем после того, как военврач Буренков попросил ее раздеться для осмотра.
Об удивительном случае немедленно доложили командиру дивизии полковнику Ставскому. А тот приказал оставить Киселеву в армии, а если кто будет над ней смеяться — посадить на двадцать суток на гауптвахту.
На следующий день Ошкин отбыл обратно на границу, а после и вовсе был отобран в отдельный учебный батальон 190 стрелковой дивизии. Участвовал в разгроме Квантунской армии, был ранен, получил медаль «За отвагу».
И на станции Раздольная, уже после выздоровления, повстречал — «как тебя величать? Николаем?» — Марусю. Уже в женской форме. Они проговорили целый час. Киселева рассказала Тимофею Фроловичу, что вышла замуж за лейтенанта, который сейчас воюет в Маньчжурии. Звала в гости — благо, казармы были совсем рядом — да только он не пошел, застеснялся.
Расстались, теперь уже навсегда. После войны Ошкин вернулся в Пензу, где еще долгое время работал на станции Пенза III машинистом локомотива. Летели годы, сменялись времена. И еще очень долго вспоминал Тимофей Фролович эту удивительную историю и удивительного этого человека — солдата и товарища по имени Маруся Киселева.
Источник фото: Из архива Киселевых