«Лето 41-го застало меня девятилетней девочкой…»
Светлана Филиппова
«Помню, как отец ушел на фронт, захлопнув глухо за собой дверь. Сначала никто и не осознал, что произошло. Для нас, детей, сперва совсем ничего не поменялось. Только когда зарезали корову, я поняла: началась война».
Моя бабушка Анастасия Яковлевна Дурова была труженицей тыла. Уже год, как её нет с нами, но разговоры о войне, о военном детстве и о подвигах простых жителей Пензенского села навсегда останутся в моей памяти. Одним из воспоминаний моей бабушки я решила сегодня поделиться и с вами.
Так началась война
Анастасия Яковлевна Дурова, а 77 лет назад — еще Маношкина, родилась в Мокшанском районе, с. Лунёвка. За свои 88 лет успев поведать и голод 30-х годов, и военное детство, и пятилетки, и перестройку. Пятый ребенок в семье, она единственная смогла выжить: из-за отсутствия в то время профессиональной медицины братья и сестры ее умерли еще в младенчестве. Несмотря на солидный возраст, она четко помнила то, что было уже, кажется, так давно…
«Помню, как отец ушел на фронт, захлопнув глухо за собой дверь. Сначала никто и не осознал, что произошло. Для нас, детей, сперва совсем ничего не поменялось. Только когда зарезали корову, я поняла: началась война.
Ненастным октябрем мама отправилась рыть окопы и валить лес, оставив меня на бабушку. Матери не было несколько недель. А потом она вернулась домой уставшая и похудевшая.
Лепешки к празднику
Помню холодную зиму 43-го. Бабушка уехала в город. Мы с двоюродной сестрой Марией ( а раньше все жили одной семьей) отправились в лес за хворостом. Взяли огромные сани, которые были больше нас раза в два. Несмотря на стужу, этот день для нас был праздничным. Мать испекла лепешек, обменяв немного яиц на муку. Каково было наше счастье, когда мы после хлеба из лебеды, смешанного с пшеном, могли отведать поистине настоящие яства. Только дома их есть не разрешили: собрали нам в лес паек. Полдня бродили, собирая хворост. Набрали целые сани валежника и опавших веток.
— Давай обедать! —сказала Маша. — Доставай из-за пазухи лепешки.
Я полезла под куртку и ахнула: заветного узелка не было. Потеряла! Слезы градом! Я реву. Машка ревет. Пропали долгожданные. Пошли искать. Часа два мы бродили по лесу, пока я не увидела лежавший на снегу зеленый платок. А в нем — наш обед. Даже заледеневшие они казались нам просто объедением!
Когда мы вернулись к саням, было уже темно. Маша взялась за веревку, я толкала сзади. Вот уже и деревню видать. Осталось с горки съехать и все. Взобрались на нее, сани так и покатились сами. Маша — хрупкая, на два года всего старше меня. Сани — чугунные, тяжелые. Весь хворост ушел под откос. Что ж тут поделать. Собирали и глотали слёзы. Домой добрались часам к девяти вечера. Мать и бабушка встретили нас укоризненным взглядом: мол, где столько шатались? Но ругать не стали.
Что ели? Мне повезло, что я пережила это тяжелое время в деревне. К тому же, мы считались зажиточной семьей. У нас были куры и поросята, которых резали на Казанскую.
Каждую весну мы засевали огромное поле просом. А потом вручную собирали колосья, толкли их в ступе. Выходило пшено. Но основная пища была лебеда, смешанная с какой-нибудь крупой. Из чистой муки тесто не делали — берегли на черный день или праздник. Картошка – второй хлеб. Поэтому поля засевали ею соток по 40, делая потом из выросшего овоща крахмал и муку. Тогда конфетки нам заменяла высушенная в печке сахарная свекла. Помню, бабка насушит с утра целую сковороду, спрячешь за пазаху и во двор. Мальчишки как разузнают, что у меня
«И я помогаю»
В 41-м мне было уже девять. Почти взрослая. И поэтому школа - школой, а работу никто не отменял. После занятий бежали помогать взрослым».
Как и во многих селах нашей губернии, в селе церковь на тот момент уже не функционировала (благо сейчас она вновь возродилась), и ее использовали в качестве помещения, в котором хранили зерно.
«Так уж вышло, что в те годы основной рабочей силой были мы – ребята, и бабы. И когда вторых отправляли валить лес или рыть окопы, то мы во время осенней страды, заменяли их. Лошадей на селе было мало. Поэтому зерно нередко таскали в церковь прямо с поля. Ведрами. Бывало, тащишь ведра, пока дойдешь раз пять остановишься. Далеко — километра два. Дотащишь до церкви. Устанешь. А отдыхать – то некогда. Развернешься и пойдешь снова».
Доверяли маленькой Насте и работу учетчика, когда с утра до ночи она с директором колхоза ходила по полям и измеряла землю, планируя, что где будет посажено.
Однако работа работой, но и детство никто не отменял. Игрушек не было, поэтому делать их приходилось самостоятельно. Большой популярностью тогда пользовались мячи и куклы, сшитые из тряпья, а также деревянные машинки и лошадки, которые выстругивали мальчишки.
Зимой – санки, ледянки, снежки. Летом — речка, ягоды, грибы, — обычные радости, которые многим современным детям теперь непонятны, к сожалению.
Так и дожили до 43-го, когда отец получил серьезное ранение и был отправлен домой. Награды Якова Маношкина, как и свекра Анастасии Ивана Дурова, бывшего в немецком плену и вернувшегося только в 47-м, долго хранились в деревенском доме.
Про военное детство вспоминала охотно, злобу на немцев не держала:
— Они же солдаты, как и мой батя был. Им дали приказ — они пошли. Но дай, Бог, чтобы такого больше не повторилось!